|
Александр ЦУКАНОВ
Капитан Чижов Дивизия двигалась вслед за немецкими батальонами, не давая им закрепиться. Когда подразделения растягиваются на десятки километров, связь — важнейшее дело, что хорошо знал полковник Маторин. Он не раз вспоминал начальника связи Карпенко, получившего в боях под Глинкой тяжелое ранение. Приходили новые офицеры, старательные, ловкие, но плохая техническая подготовка проглядывала сразу. Без Карпенко дивизия словно оглохла на одно ухо. Капитан Чижов появился на дивизионном НП неожиданно. Небольшого роста, сухопарый, на щеке шрам с рваными краями от осколочного ранения. — Мне нужна хорошо отлаженная связь. Справитесь? — без предисловий определил задачу комдив. Чижов, как показалось Маторину, глянул равнодушно, ничего не ответил и даже слегка усмехнулся, когда произнес официальное: — Разрешите исполнять? Комдив лишь кивнул. Капитан ему не понравился: его взгляд и неуместная усмешка свидетельствовали об излишней самонадеянности. И звание не соответствовало должности. «Пожуем — увидим. Первое впечатление обманчиво, в чём убеждался не раз», — в конце концов решил Маторин. Узел связи находился в овраге рядом с деревней Басоково. Аркадий Цукан, прикрепленный к связистам на сутки по приказу начальника штаба, стал объяснять, что нужно ехать в объезд... Но Чижов не дослушал, подхватил телефонный кабель и пошел напрямую по лесной просеке, словно бывал здесь не раз. В низенькой землянке на коммутаторе дежурила связистка лет тридцати с таким мрачным выражением лица, будто у нее болели зубы. Назвалась Ниной Капустиной. — Вставай, вставай, Томка, — принялась она будить напарницу. — Очередной начальник прибыл. Тут же торопливо метнулась на очередной зуммер. Чертыхнулась, что не удалось соединить штаб полка с командиром. Проводная связь на двадцать абонентов работала неустойчиво. Это же подтвердил командир взвода лейтенант Кияшев. — Полевые линии перехлестываются. Чуть изоляция повреждена, сразу звук пропадает. Да и сырость, сами знаете. — Чего уставился, капитан? Дай хоть причесаться, — неожиданно вскинулась телефонистка, спавшая до этого на нарах. — Ты, Коробова, не дерзи, все же на службе, — не слишком строго сделал ей замечание взводный. — Капитан человек новый. Про горе твое ему не докладывали... Чижов не стал спорить, расспрашивать. Молча вышел из землянки. Сыпал мелкий снежок, морозец бодрил, не давал застояться. Натренированной рысцой он побежал к машине. Полдня ездили вдоль линии обороны, выискивая подъезды к штабам, но чаще ножками от КП до НП. Чижов торопил: ему хотелось побывать во всех подразделениях, осмотреть оборудование, познакомиться с радистами, командирами. Дважды пережидали артобстрел. Возле полкового КП Винченко шальной осколок пробил переднее колесо. Пришлось Цукану под обстрелом ставить запаску. — Надо ехать в оружейную мастерскую, — доложил он капитану Чижову. Тот легко согласился, потому что намерзся до посинения. — Там дедок есть знатный, — продолжил Цукан. — В германскую служил. Как начнет вспоминать, не остановишь. Он даже царя видел во время армейского смотра. А в Петрограде — самого Ленина! Киров к ним на завод приезжал. Представляете? Капитан на восторг водителя особо не среагировал. Он обдумывал, как можно в короткие сроки переналадить дивизионную связь. Пока Цукан ремонтировал запаску, клеил камеру, Чижов успел начертить на обороте карты схему расположения и взаимодействия подразделений. Когда приехали в штаб, сразу выдал подполковнику, словно гвоздь вколотил: — Существующую в дивизии схему связи надо менять. Причем кардинально. Назаров не спал двое суток, поэтому поглядел на нового начальника связи мрачно. Он был готов вставить гневную реплику, но сдержался: — Я двумя руками за улучшение. Но не пойму, чем плоха старая? Чижов напрягся, глубокий шрам на его лице стал багровосизым, как свежий ожог. Стараясь быть спокойным, взялся объяснять про укороченные линии, последовательно включаемые коммутаторы на десять номеров, что нужно сделать упор на радийную связь на основе станций РБМ — это позволит снизить потери специалистов, подключить строительные и вспомогательные батальоны. Назаров не очень понял, но когда просмотрел схематично изображенные линии связи с перечнем подразделений, то невольно проникся уважением к этому невзрачному внешне капитану, которому по должности давно пора быть майором. — Извини, капитан, такая запарка третий день... — Назаров впервые за последние сутки улыбнулся и невзначай похвалил: — Красиво излагаешь. Готов помогать. Пиши требование по материалам и оборудованию. Будем трясти интендантов. За два года войны Чижов сполна нахлебался устаревшей проводной связью. Первый раз его ранило под Волоколамском. Комполка требовал соединить с комдивом, а все связисты из строя выбыли. Под сокрушительным огнем он пошел искать обрыв. Соединил, линия проработала пару минут. Ее вновь порвало в клочья минометным огнем, а его полоснуло осколком вдоль спины. От полной кровопотери тогда спасли мороз и телефонистка Зиночка, которая тащила волоком на шинели, приговаривая: «Миленький, ты хоть немножко руками толкайся, а то не осилю». Чижов царапал мерзлую землю, пока не потерял сознание... Двое суток без продыха батальон переделывал линии связи, встраивал новые коммутаторы. Чижов отдельно занимался с радистами поддержкой связи в движении, как говорил комбат Завадский: «Это когда упали немцу на плечи и побежали, больно и страшно, но зато приятно и совсем не смешно». Трое суток с коротким ночным затишьем шел бой под Лидневском. Когда шли мимо бетонных укреплений, надолбов, тщательно оборудованных блиндажей — в два, а то и три наката, — стало понятно, почему так долго не удавалось прорвать оборону. — Серьезно отстроилась немчура. Будто навсегда решили обосноваться, — дал свою оценку один из бывалых связистов. Чижов отыскал комдива на новом КП. Поздоровавшись, оглядел чисто выбритый подбородок, свежий подворотничок. «Педант. Устроит сейчас взбучку», — подумал он и ошибся. У Маторина после зачистки Лидневска от остатков эсэсовского батальона было хорошее настроение. Бой удачный, потери небольшие. Главное — научились пробивать бреши, находить слабые места в обороне противника и ломать фашистов безжалостно, даже таких матёрых, как этот батальон СС. — Журавлеву от меня благодарность, — приказал Маторин. — Кабель питания осколком перебило, но радист не растерялся, сумел срастить его, обеспечить связь во время боя. — Да, радист что надо, высококлассный, — согласился Чижов. — К сожалению, таких немного... Комдиву хотелось доложить в штаб армии об успешном захвате Лидневска, преследовании противника, пленных, но телефонная связь не работала. А рация Петра Журавлева имела ограниченный радиус действия. — Что будем делать, капитан Чижов? — Латать, товарищ полковник. С проводной связью сплошные проблемы и сумятица. Что в наступлении, что в отступлении. Анахронизм. — Как ты сказал? Анах...хронизм? — Устаревшее то есть. Потому и шестерых специалистов под снарядами уже потеряли. Обрывы сращивали... — Мне об этом известно, но сейчас не эти речи нужны. Мне срочная связь нужна со штабом армии. Чижов подозвал сержанта Журавлева, дал команду принести на КП радиостанцию РСБФ, которую успешно опробовали. — На связи начальник штаба генерал-майор Проскуряков, — доложил капитан, протягивая наушники и микрофон. — Благодарю. С меня компот, — пошутил Маторин, как шутили курсанты в школе красных командиров, где сладкий компот был мерилом их юношеской дружбы и оплатой в яростном споре.
Чижов в институте освоил радиосвязь на отлично, в армии поднаторел в проводной. Знания свои не выпячивал, но был уверен, что может разобраться с любым сложным вопросом. А вот как обеспечить доставку в подразделения штабной документации, распоряжений, донесений, — это он представлял смутно. В незнакомой местности отыскивать полковые штабы или застрявший в лесу артдивизион — дело непростое. Тут не одна смелость, тут мозги хорошие нужны. Потому что ты один в чистом поле, а то и в лесу, и никто тебе не поможет, не подскажет, как пройти, допустим, на улицу Чехова. Из средств передвижения — мотоцикл с коляской, три верховые лошади и несколько «бздиходов», как шутили бойцы. Зимой — лыжи. Чижов не стал выдавать себя за знатока, спокойно признался взводному Лелюхину, что связью на уровне дивизии никогда не командовал, что зовут его Николаем, а родом он из Ростова. Лелюхин, напряженно смотревший на Чижова и ожидавший строгих распоряжений, откровенно обрадовался некичливости капитана, протянул ему руку и простецки улыбнулся: — Меня Терентием зовут. А это мой заместитель, сержант Кротов. Крым и рым прошел и вдобавок весь Волховский фронт. А вот связист Тима — Тимур, до ранения обеспечивал дивизионную роту разведки, дважды ходил в тыл к немцам... Ефрейтор Степан Молоканов, известный в округе спортсмен, в составе лыжного полка попал в окружение, обмороженный и полуживой, жрал кору и всё что можно было, но выбрался... Взводный давал краткую характеристику своим бойцам и в каждом находил боевое достоинство, даже рядового посыльного, который во взводе передвижных средств связи был всего две недели, похвалил за то, что тот научился седлать и обихаживать коня. — Народ опытный, не подведем. Нам бы машину или второй мотоцикл...
Маторин ввел правило: когда позволяла обстановка, собирал всех свободных от дежурств офицеров и проводил «разбор полетов». Анализировал он действия командиров подразделений иногда до того резко и безжалостно, что приходилось вмешиваться Назарову. — Мы сейчас учимся воевать в новых условиях, стали чаще преследовать противника. Но можно попасть впросак, как это случилось с батальоном Тимохина, который не подготовился к встречному бою. — Маторин оглядел присутствующих, выискивая глазами комбата. — Надеюсь, такое не повторится. Но тут имеется и положительный момент — приобретается опыт. — Я думаю, капитан Чижов достоин награды, как и его связисты, — откликнулся Назаров. — Еще важный вопрос. Необходимо распоряжением запретить всем полковым командирам и начальникам штабов выходить в подчиненные им подразделения без рации. Под Ургошом комдив потерял на полдня подполковника Винченко, находившегося в батальонах. Радисты строго, под роспись предупреждены в штабе дивизии. Чижов стоял в простой крестьянской избе у самых дверей, опустив голову. Его много раз ругали, грозились разжаловать, расстрелять, когда в очередной раз рвалась проводная связь, к чему он относился со вздохом и легкой усмешкой. Хвалили прилюдно впервые. Невольно смущаясь, он прятал глаза, думая о том, что комдив вовсе не таков, каким показался при первом знакомстве... Начштаба рассказал Чижову о застарелой болячке — плохой связи с тыловиками, а частенько и ее полном отсутствии. Особенно при наступлении, когда расстояние от КП дивизии до тылов иногда растягивалось до ста километров. Чижов решил привлечь к этому делу Виктора Коротича, знатного до войны радиолюбителя. — Пустяки, — тут же решил Коротич. — Отстроим канал для тыловиков с помощью новой радиостанции РСБФ. Действительно, всё оказалось просто, эффект был налицо. Удивлялись, почему не сделали раньше. Интендантов заставили каждый день в любую погоду докладывать о тыловом обеспечении в строго отведенное время. Что-то сдвинулось сразу в скрипучей тыловой телеге, а на любую отговорку об отсутствии транспорта или вагонов теперь следовало решительное командирское: «Почему не доложили?» Чижову выделили командирский виллис для поездки к «зампотылу», как для краткости величали главного интенданта дивизии. Когда в посадке пережидали начавшийся артобстрел, Цукан не удержался, спросил: — Где тебя, Чижов, так полоснуло?
...Он не любил вспоминать про окружение под Вязьмой, когда мыкались как слепые, в стрелковых полках людей оставалось меньше трети. Связистов не хватало. Шли постоянные обрывы телефонной связи. Для себя он давно решил, что в условиях современного боя проводная связь — это нелепица, это постоянная гибель хорошо обученных людей. Но к мнению специалистов мало прислушивались даже перед самой войной. А на войне пришла расплата... Случился очередной обрыв кабеля. Телефонистка Катя Хрипунова, которой он невольно симпатизировал, поднялась с ящика из-под снарядов. — Ну, я пойду?.. — в этом вопросе были и упрек, и страх, и надежда, что вдруг он пошлет кого-то другого, хотя она понимала: посылать больше некого... Капитан этого молчаливого упрека не выдержал, ответил: «Оставайся на ЦТС». От пыли, смешанной с дымом догорающей неподалеку деревеньки, днем стало темно, словно в сумерках. Чижов прыгал от воронки к воронке, подтягивая на себя провод. Соединил размочаленные концы и запрыгнул в блиндаж, чтобы передохнуть. Командир батальона с красными воспаленными обводами вокруг глаз стал кричать в телефонную трубку, как кричит человек, которому терять больше нечего: — Где снаряды?! Патроны?! Ты, майор, жопу свою оторви! Посмотри, что вокруг делается, мать твою в дышло! Чижов не дослушал перебранку с командиром полка, побежал дальше. Соседним батальоном командовал молоденький лейтенант, единственный уцелевший офицер. Он не успел толком доложить по телефону о потерях, о танках, прорвавшихся на стыке с соседним полком, — связь вновь прервалась. — Что же делать? Немцы обходят!.. — лейтенант смотрел на Чижова как на спасителя, а тот не знал, что ответить, лишь буркнул: «Доложу комполка». Когда делал очередную скрутку, стаскивая зубами оплетку, оглушило разрывом, присыпало землей. Один из осколков прорвал голенище сапога и разодрал галифе, слегка поцарапал кожу. Легко отделался — это его порадовало на короткий миг. И он снова побежал в сторону командного пункта дивизии. Вместо КП увидел огромную воронку, разбросанные бревна, доски, а на земле Катю Хрипунову, которую он старался спасти и не спас. И даже похоронить не успеет... Капитан стоял с обрывками кабеля в руках, когда прибежали саперы. Они потащили его прочь. — Уходим! Уходим! Обошли гады с двух сторон... Почти двадцать суток Чижов блуждал по тылам вместе с полудюжиной саперов — строевых и обученных всяким ремеслам, что спасало их в лесах под постоянным давлением немцев. Ему, городскому жителю с высшим техническим образованием, их универсальное умение казалось не просто удивительным, а немыслимым, даже фантастическим. Самый пожилой из саперов Петрович, словно леший, варил похлебки, что называется, из топора, запекал в костре корни лопуха и клубни какой-то водяной лилии, которые по вкусу отдаленно напоминали картошку. Он находил стебли, похожие на чесночные, листья для чая, травку от кашля. Сапер помоложе, Василий, связал из ивовых прутьев два вентеря и, устроив в маленькой речушке запруду, наловил столько рыбы, что они за раз всю съесть не смогли и запекли в углях про запас. Группу вел Петрович, находивший нужные тропки и проселки, чтобы обойти немецкие посты и подразделения. Двигались в основном по ночам и ранним утром. Один из опасных участков преодолели по реке, сплавляясь вместе с крупным валежником. Саперы тащили с собой три «противопехотки». «Бросьте эту тяжесть», — советовал не раз Чижов. «Погоди. Еще пригодится», — терпеливо отбивался Василий. И правда, когда преодолевали железную дорогу, нарвались на немецкое охранное подразделение. Противопехотные немецкие мины, быстро установленные по ходу движения, позволили оторваться от преследователей. — Как вы смогли пройти через линию фронта?! — этот вопрос задавали им множество раз. — Так мы же саперы, — спокойно отвечали солдаты. Терпеливо, вновь и вновь объясняли, как переползли через минное поле у немцев под носом, как обстреляли их свои же пехотинцы, как ранило капитана Чижова. Чижов с разорванными щекой и ухом пролежал в госпитале почти месяц. В запасном полку узнал о Вязьминской операции, гибели четырех армий, о сотнях тысяч пленных, среди которых запросто мог оказаться и он, если бы не Петрович и друзьясаперы, научившие его выживать и повторять старое присловье: не будешь покойник — будешь полковник. В штабе радостно встречали возвратившегося из медсанбата командира батальона Кочеткова: — Наш Балун вернулся! — Почему это Балун? — удивился полковник Казолев. Помощник начштаба спросил: «Да вы что, фильм «Большая жизнь» с Борисом Андреевым не видели? Кочетков — вылитый Балун». Попытался пересказать сюжет из жизни шахтерского Донецка, но Казолев отмахнулся. Он вообще шуток не понимал, а если обижался, становился грубым, особенно с подчиненными, что шло во вред тесной фронтовой обстановке. — А что вы хочете? У товарища Казолева математический склад ума. — Что вы себе, майор, позволяете! Для начала по-русски научитесь говорить. «Хочете...» — вскинулся Казолев. Командира разведбата это только раззадорило. — Ты мне, полковник, устав не читай! И академий я не кончал, говорю, как в родном доме говорили... Скажи лучше, почему твой дивизион мимо цели лупит? Перебранка могла продолжаться, но вернулся с наблюдательного пункта Маторин. Он тут же при всех вынес благодарность Чижову за проделанную работу и честно признался, что не ожидал от него такой оперативности и смекалки по обновлению линий связи.
Машин в дивизии не хватало. В первую очередь вездеходы отдавали артиллеристам. Но Чижов сумел доказать, что в наступлении, когда разрывы между подразделениями огромные, без такой машины нельзя. Связистам выделили потрепанный ЗИС5. Чижов создал в нем передвижной узел связи. Здесь разместились телефонистки, линейщики и радисты, создали запас телефонного кабеля. Больше всего радовались машине девушки. Они выпроваживали солдат покурить, и не в чистом поле на ветру, а в уголке за тряпичной занавеской спокойно занимались личной гигиеной. В ту же машину Чижов подсаживал дивизионного шифровальщика. При получении донесений в движении он расшифровывал их и тут же вручал начальнику штаба. Назаров каждый раз немножко наигранно удивлялся, хвалил за оперативность, повторяя одну и ту же шутку: «Востер топор, да и сук зубаст». Водителя на «студер» посоветовал Аркадий Цукан. Когда он привел пожилого ефрейтора, то не удержался, пошутил: «Связистка Соловьева, начальник Чижов, а водитель будет у вас Козлов». Сорокалетний, с круглой проплешиной на голове, Семен Козлов — с виду неторопливый увалень — оказался водителем первоклассным и человеком незлобивым. Он умело держался вслед за виллисом комдива даже на раскисшей дороге, по ночам устранял неполадки и был готов к выезду в любую минуту. Просил капитана только об одном: называть его не по фамилии, а по имени. Цукан, когда узнал об этом, тут же во время обеда предложил: — А ты, Семен, женись на Соловьевой. По закону имеешь право взять ее фамилию. — Выдумаешь, Аркаша. Девке двадцать лет, а у меня голова лысая. — Так девки не за голову любят... Все расхохотались, не удержалась и Света Соловьева, курносая конопатенькая девушка с широкими бедрами, созданная самой природой для обильного деторождения. Шутливо подыгрывая Аркадию, она подсела к Козлову: — Так что, Семен, не хочешь на мне жениться? Обижаешь. Я бы тебе симпатичный паричок сшила... Веселились недолго. Цукана окликнул ординарец комдива. Следом прибежал запыхавшийся капитан Чижов с новым маршрутом движения. Дивизия упорно продвигалась на запад.
В Белоруссии армия увязла в грязи. Немцы снова отчаянно огрызались, переходили в контратаки с применением бронетехники. Апрель, время весенней распутицы, тяжелый месяц для боевых действий. Перед частями дивизии поставили задачу расширить прорыв фронта в направлении города Полоцка. Марш в условиях бездорожья. Десятки тысяч ног, колес и гусениц впереди прошедших частей круто замесили глинистое тесто на протяжении десятков километров. Солдаты и кони месили грязь по обочинам. Машины и арттягачи вязли по самые трубы в желто-сером море. В грязи попадались трупы лошадей, брошенные повозки, ящики со снарядами. В низинах войсковые колонны стояли в несколько рядов, прикованные к земле, в мертвом оцепенении. Спасала густая облачность, не позволяя немецкой авиации наносить бомбовые удары. Этот апрельский марш по Белоруссии как бесконечный кошмар преследовал Маторина долгое время, потому что тут он был бессилен и не мог ничего изменить... Латвия В Латвии Цукана порадовали дороги — наконец с твердым покрытием. Все тут было непривычным, «ненашенским», как сразу определили солдаты. Уютные, порой незнакомой формы домики, небольшие аккуратные подворья. Зеленые лужайки со спокойно пасущимися черно-белыми коровами. Островерхие кирхи. И люди, в редком случае понимавшие русский язык... — Так советские они или нет? — спрашивал Цукан у Ивашова. — Да черт ее знает, чухню эту! Говорят, стреляют по нам, из-за угла... В штабе офицеры обсуждали предстоящее наступление на Даугавпилс, где скрещивались железные дороги и было пароходное сообщение. То был главный опорный пункт немецкой обороны на Западной Двине. Старший лейтенант, недавно прибывший из пополнения, словно школьный учитель, стал показывать Цукану на карте географическое расположение города и пояснять, как река позволяет выгодно организовать оборону. Когда вошел Чижов, Цукан поприветствовал его дружески, совсем не по-уставному, что некоторых раздражало, но укорять водителя командира они не решались. — Послушайка, Чижов. Старлей говорит, что мы Даугавпилс и за две недели не отвоюем. Чижов с привычным выражением угрюмости подошел к карте, которую видел не единожды. Сказал: — Если дурняком, то конечно. А если обойти немца с юго-запада, как под Полоцком, то они сами сдристнут. — Тебе, капитан, уже можно армией командовать! — Да я не против. Только, боюсь, растолстею, как наш командарм Туляков. А мне это ни к чему. Поехали, Аркадий. Им тут карандаши точить не переточить, а нам работу нужно делать, — неожиданно дерзко отшутился молчаливый Чижов. По дороге капитан разговорился, радость перла из него, как из квашни опара: — Маша дала согласие. Поженимся при первой возможности. Цукан вроде порадовался за боевого товарища, но сдержанно — что-то мешало. Поговаривали, что Машу Морозову в сорок третьем пригрел военфельдшер, заставил прервать беременность, а потом совсем бросил. Потому, мол, она и кинулась теперь к неказистому Чижову. Наверняка это было домыслами или полуправдой, но скребло по нутру из-за того, что сказать другу о таком нельзя. Чижов «втюрился» в телефонистку давно, но с трудом решился сказать ей об этом.
Началась любовь эта еще под Луцком. Немцы организовали мощную контратаку с гаубичным артобстрелом. Проводная связь постоянно рвалась, связисты метались по всей линии обороны, ликвидируя порывы. Чижова вызвали на командный пункт, где дежурила у коммутатора ефрейтор Маша Морозова — миловидная, похожая на подростка из-за предельно короткой стрижки. Проводная связь со штабом в очередной раз отключилась. Командир взвода приказал сержанту Чуракову вместе с Морозовой идти на исправление связи. Обрыв провода обнаружили в ста метрах от КП. Соединили, связали, проверили аппаратом, а линия не работает. Побежали, нашли новый обрыв. Подключились — есть сигнал! Ну и слава богу... Повернули назад. Возле КП подключили аппарат — снова тихо. Опять надо искать обрыв... Чижов короткими перебежками двигался в сторону штаба артполка. Увидел, что разрывом накрыло связистов. Раскидал комья земли, помог сержанту вытащить телефонистку из-под обстрела. В блиндаже стянули с нее гимнастерку, нижнее белье. Осколком Маше располосовало весь бок. Худенькую, донельзя побледневшую девушку он держал на руках, пока связист Чураков стягивал рану бинтами. — Товарищ капитан, надо бы... к награде представить Машу... — вздохнул Чураков. Чижов кивнул. А сам подумал, что девушка наверняка не жилец при такой потере крови. Дай бог, конечно, но, похоже, медаль свою, ежели наградят, она не увидит. Но Маша выжила. Когда ефрейтор Морозова вернулась из госпиталя, Чижов собрал всех свободных от дежурства связистов и по поручению комполка вручил ей медаль «За отвагу». Маша совсем не по-уставному чмокнула капитана в щеку, прошептала: «Спасибо». Пунцовая, радостная и от этого еще больше похорошевшая, она отскочила в сторону под одобрительные возгласы солдат и офицеров батальона связи. Чижов, неожиданно охрипший от нахлынувших чувств, подал команду: «Разойдись!», стараясь больше не смотреть на Машу и окончательно утвердившись в мысли, что так неожиданно полюбил ее, и, как ему казалось в тот момент, очень сильно...
— Я когда своей Настёне предложение сделал, так же вот радовался. — Молоток, Аркаша!.. А я и не подумал про кольца. Надо интендантов растормошить, эти при желании черта добудут. Три дивизии вместе с армейскими подразделениями методично обрабатывали оборону немцев и продвигались осторожно вперед. Казалось, что этой тяжелой боевой работе не будет конца. Немцы жестко огрызались, иногда бросались в контратаки. А в конце июля неожиданно отступили на север. Западнее Даугавпилса прорвались армейские соединения, грозя противнику окружением. — А ты, Чижов, прямо стратег! — пошутил Цукан при встрече, вспоминая давний разговор в штабе у карты. Капитан лишь кивнул одобрительно. Потом не удержался, достал бордовый футлярчик, показал тонкое золотое колечко: — Только не знаю, угадал ли с размером... Когда передовые части вошли в город, Ивашов прибежал мокрый от пота и еще издали прокричал: — Давай, младшой, собирайся! Ехать надо. Срочно!.. А где радист опять бродит?.. Солдат взвода охраны и радиста Журавлева посадили в «додж», помчались к комдиву. Оказывается, командующий армией генерал-лейтенант Туляков приказал тщательно проверить состояние железнодорожного моста через Западную Двину и немедленно доложить. Даугавпилс — город чужой, незнакомый. По компасу много не наездишь. А комдив нервничает, торопит. Остановились на окраине у первого попавшегося домика. Адъютант настойчиво постучал в дверь. Долго не открывали, видно, прятались в погребе. Вышел латыш лет двадцати и неожиданно, хоть и с акцентом, заговорил по-русски. Пояснил, что работает на железной дороге и дорогу к мосту хорошо знает. Места свободного в машинах не было, пришлось посадить латыша на капот виллиса. Ехали долго, объезжая свежие завалы, воронки на дорогах. Проскочили одну арку, вторую, остановились в старинной крепости. Комдив вышел из машины. Отсюда было хорошо видно, что железнодорожный мост подорван строго посередине. — Вот гады!.. Пакостники!.. Загнали на мост состав и взорвали. Офицеры стали рассматривать противоположный берег в бинокль. Вскоре увидели начальника штаба 17го полка майора Коркина, входящего в крепость с группой разведчиков. Их выслал вдогонку для охраны начальник штаба дивизии Назаров на случай, если в крепости окажутся немцы. Комдив по рации срочно доложил командарму Тулякову, что мост подорван, а на левом берегу обороняется противник. После небольшой паузы командующий приказал устроить для бойцов отдых, горячее питание, а затем продолжить движение на запад в направлении города Бординайс. Что может быть для солдата радостнее долгожданного отдыха и обеда? Только очередной отдых. Расположились в центральном каземате крепости. Повар Сартаков, привычный к походным условиям, быстро приготовил яичницу, заварил чай. Цукан в момент расправился с двумя порциями и, казалось, съел бы еще столько же, но остановил себя тем, что надо совесть иметь.
Аркадий так крепко заснул в прохладной тени каземата, что комдиву пришлось тряхнуть его за плечо: «Просыпайся. Надо дивизию догонять». Сам он, похоже, не отдохнул, накручивал рацию. Маторин сунул Ивашову карту, пояснил, по какой дороге нужно ехать, чтобы догнать дивизию на марше. — Главное, не прозевай поворот на выезде из города, — приказал адъютанту. — А я вздремну полчасика. После бессонных ночей вид у комдива был неважный. Обычно он в машине не спал, а тут откинулся на сиденье и сразу же затих. Цукан притормозил на выезде, но команды не последовало, и он по шоферскому наитию свернул направо. Дорога, разбитая бронетехникой, не позволяла разогнаться. Хотел въехать на укатанную обочину, но тут же передумал: а вдруг мины. Комдив неожиданно вскинулся: — Где мы? Сколько едем? — Да километров сорок, не больше. Ивашова разморило, он слегка похрапывал, уронив карту на сиденье. — Как так можно, капитан! — сразу вспылил Маторин. — Едем незнамо куда... Впереди показались опрятные домики какого-то небольшого поселка. — Мамаша, тут наши полки не проходили? — Нет, что вы... — тихо проговорила женщина. — Кругом немцы. — Ничего, — сказал Цукан, продолжая улыбаться, — скоро придут русские. Не дожидаясь команды, он стал разворачивать виллис. «В тыл к немцам заехали, капитан Ивашов! Дай бог унести ноги». Заметили, что сзади «додж» сержанта Полушкина заглох. Маторин приказал остановиться. Тут же из-за крайнего дома открыли пальбу из автоматов. Цукан с Ивашовым соскочили с машины и с автоматами в руках залегли в кювете, пустили пару очередей в ответ. Полушкин жужжал стартером, но бесполезно. Цукан крикнул: «Прикройте!» Подбежал к «доджу»: — Ставь на нейтралку! Бойцы, ко мне! Ну, ээй ухнем!.. Когда машину хорошенько растолкали, водитель включил повышенную передачу, и мотор заработал исправно. Немцы продолжали строчить из автоматов. Несколько пуль попало в «додж», ранение получил солдат из комендантского взвода. Аркадию обожгло лоб — пуля прошла по касательной, кровь залила глаз, стала накрывать дурнота. — Я... ранен вроде... — просипел он, подбегая к машине. — Потерпи, это царапина, — крикнул комдив. — Давай гони вовсю!.. Цукан заскочил в виллис. Погнал с предельной скоростью, не объезжая колдобины... Когда отъехали на относительно безопасное расстояние, Маторин приказал остановиться. Ивашов неумело и торопливо стал бинтовать Цукану голову. — Прям мулла в чалме... — приговаривал он. После пережитой опасности всех начал раздирать нервный смех: «Видали, какая морда была у Полушкина, когда пули ударили в задний борт?.. Отработанным горохом враз потянуло...» Только Цукану не смеялось. Он обиделся на комдива за окрик: «Царапина... Жжет, будто головешку приложили ко лбу». По проселку, поднимая клубы пыли, двигалась вражеская броневая машина. Немцы, похоже, не ожидали встретить здесь русских. Остановились. — Крепче держитесь! — крикнул Цукан. Наконец он выехал на обочину ровной грунтовой дороги и до пола придавил педаль акселератора. Километров двадцать мчались по оккупированной территории, держа автоматы наготове. У кромки соснового леса увидели батальон Завадского, а потом и самого капитана. Он удивленно смотрел на выставленные вдоль бортов «доджа» автоматы, но ничего не сказал, привычно двинулся с докладом к комдиву. Тот опередил его: — Всё в порядке? — Так точно, товарищ полковник. Только что передали по радио благодарность частям, освободившим Даугавпилс. Особо отмечена наша дивизия. В подразделениях царило заметное оживление, как при раздаче наркомовских ста граммов. Выбитый из Даугавпилса противник отходил на заранее подготовленный оборонительный рубеж в сторону Риги. Стрелковая дивизия Маторина продолжила преследовать отступающие немецкие батальоны. Польша По лесам бродили разрозненные группы немецких и латышских подразделений. Первыми на них напоролись связисты из батальона Чижова, затем погиб командир роты инженерного батальона. В километре от КП дивизии неизвестные расстреляли машину начальника тыла, их долго преследовали, но безрезультатно. Маторину пришлось создать специальную роту во главе с капитаном Глазыриным, чтобы обезопасить связистов и тыловые части. Местные бандиты хорошо здесь ориентировались, засады не помогали. И всё же троих латышей в форме эсэсовского вспомогательного батальона удалось окружить в небольшом хуторе. Глазырину предлагали сжечь хутор вместе с бандитами, запалив его с двух сторон. Пожалел капитан местных жителей. Ночью подобрался с сержантом Бодровым к дому, где засели фашисты, закидали их гранатами. На следующий день взвод лейтенанта Савельева нарвался на засаду, двух бойцов потеряли. Савельев выбыл из строя по ранению. Эсэсовцы скрылись, унося с собой раненых.
| |
| Просмотров: 295 | |
| Всего комментариев: 0 | |