Вернуться к началу

Утром Володя убежал чуть свет. Работа звала его, требовала его присутствия. Его мысли, чувства, заботы — все было связано со стройкой. Она владела Володей не меньше, а, пожалуй, даже больше, чем молодая жена. Леночка не могла справиться с ревностным чувством, ей не хотелось делить Володю с кем-то, но она понимала, что стройка делала его, ещё недавно юного и неопытного, чище, мужественнее, лучше...

Она уже сомневалась, стоит ли говорить с ним о возвращении в Москву. Чувствовала, что, пока не завершится хотя бы первый этап строительства и не наступит сам праздник, все ее разговоры не будут иметь успеха.

— Подожду, — решила она.

Предоставленная самой себе, Леночка целый день бродила по городу. Ей понравился городской парк, широкий, красивый, за чугунной решетчатой оградой. Тесно поставленные скульптурные изображения рабочих, работниц, артистов, спортсменов показались ей несколько провинциальными. И не совсем кстати позади парка возвышалась высокая водонапорная башня. Но зато Дворец культуры был хорош. И главная улица — проспект Ленина. И другие улицы — прямые, чистые, с подрастающими деревцами. Леночка отметила, что из дверей школ, как и в Москве, в перерывах высыпает веселая детвора. Ей даже захотелось зайти в одну из этих школ, посмотреть, как там, внутри. Но тут же остановила сама себя:

— Нельзя каждому заходить в школу просто из любопытства.

В рыбном магазине ее сердце замерло: в стеклянной витрине холодильника лежала свежая рыба: метровые судаки, щука, сом, язь. Москвичи позавидовали бы такому изобилию. Леночку охватило какое-то непонятное чувство гордости: вот так-то жить у слияния Волги и Ахтубы! Она даже оглянулась в поисках кассы, но вспомнила, что у них в общежитии нет ни кастрюли, ни сковородки.

— Завтра же купим рыбы и на праздники буду готовить сама, — решила она.

Праздники! По представлениям Леночки, до них оставалось еще две недели, но уже двадцать третьего октября город украсили флагами. На стройке был объявлен выходной день. В 10 утра у плотины должен был состояться митинг.

Еще с вечера Володя говорил, что надо встать пораньше, иначе трудно будет попасть в котлован — автобусы будут переполнены, да и все хорошие места у перемычки будут заняты. Но встали все-таки поздно. Завтракали, умывались. Леночка надела выходное платье и туфли на тоненьком каблучке. Володя посмотрел на нее, покачал с сомнением головой, но тоже достал костюм и новые полуботинки. И Ковальчук, и соседи-гидрологи тоже оделись празднично и нарядно. Только Валерка — тот самый, который «никогда в жизни не ходил таким чистым», снова влез в резиновые сапоги.

— Все равно по песку лазить, — и Володя подтвердил, что такая обувь самая разумная.

— Но для праздника... — добавил он и махнул рукой, — ладно уж!

На улицу вышли гурьбой. День выдался солнечный. Алели флаги, синело небо, легкий ветерок гнал по асфальту опадающие золотистые листья. На углах наиболее людных улиц были выставлены ларьки, окруженные черными бочками, — торговали пивом. Громоздились ящики с яблоками. Веселые продавщицы предлагали попробовать «горячего» мороженого. Гремела музыка, автобусы, грузовые автомашины, люди — все двигалось в одном направлении: к котловану. Автобусы и машины были украшены флажками и плакатами, люди одеты празднично. Какой-то мужчина вёл за руку совсем маленькую нарядную девочку.

— Смотри-ка, и с детьми туда же, — сказал кто-то.

Другой ответил:

— Так кто же усидит дома? Такой день!

Леночка еще не могла полностью прочувствовать всей торжественности предстоящего события, но настроение окружающих, их возбужденное, приподнятое состояние передавалось и ей. Как и другие, она уже с нетерпением стремилась туда, вперед, к котловану, где должно было произойти что-то большое, торжественное, праздничное.

Как и предвидел Володя, попасть в котлован было не так просто. Вернее, попасть туда было возможно, только бы сесть в автобус. Но автобусы, переполненные аж до дверных щелей, проходили мимо и даже не тормозили. А если какой и останавливался, открыв двери на минуту-другую, его тотчас штурмовала толпа желающих попасть ближе к котловану. Валерке, не пощадившему своих резиновых сапог, удалось уехать. Володя, Леночка, Ковальчук и другие решили идти пешком.

— Митинг мы, пожалуй, уже не застанем, но зато прогуляемся, — сказал Володя.

Они шли гурьбой по мостовой, радуясь солнечному свету, теплу, красным флагам, шли как многие другие. Неожиданно раздался автомобильный гудок. Леночка вздрогнула, Ковальчук сердито обернулся. Из кабины им улыбался Вася. Распахнулась дверца.

— Залезай.

— Дал бы я тебе по шее, по случаю праздника, — сказал Ковальчук, скрывая радость. Леночка догадалась, что на самом деле он не собирался давать Васе «по шее», просто у них была такая манера общения.

— Кому праздник, а я, вишь, работаю, — весело отвечал тот, захлопывая дверцу.

— Рассказывай, — не поверил Ковальчук. — В городе каждая собака знает, что ты на «Язе» гоняешь.

— Так это я специально — Леночку подвезти, — засмеялся Вася и снова обдал её озорным взглядом.

Володя погрозил ему кулаком, и они поехали.

Они ехали по прямой солнечной дороге, и навстречу им мчались пустые автобусы. У котлована Вася поставил свою, как он выразился, «легковушку» в ряд многих других машин и направился вместе со всеми к плотине.

Володя и Леночка оказались в густом людском потоке, который, нещадно пыля, двигался в направлении плотины. У перемычки разреженной цепью стояло охранение из солдат и милиции. Горизонт казался непривычно пустынным. Впрочем, так же непривычно пустынны были и перемычка слева от котлована, и эстакада справа от него. Неподвижные вагонетки на канатах подвесной дороги еще более подчеркивали торжественность ожидания. На эстакаду никого не пускали. Впрочем, никто туда и не стремился. Все шли мимо. Шли через котлован, на этот раз совершенно пустой, туда, где плоское белое днище замыкалось вертикальными створами водосливной части и ее боковой стенкой. Здесь было черно от людей. И поток, в котором двигались Леночка и Володя, вливался в это людское море, непрерывно пополняя его.

Широкая трибуна возвышалась над котлованом, над черной массой людей, над сооружениями и механизмами. Гулкие голоса репродукторов разносили слова приветствия. Кружил самолет, сбрасывая листовки. Ветер голубиной стаей разносил их в синем небе и тихо опускал на головы.

Володя пробирался сквозь толпу к трибуне, но здесь было очень тесно и почти ничего не видно. Чтобы лучше разглядеть происходящее, люди гроздьями висели на башнях подъемных кранов, взбирались на крыши зачем-то оказавшихся здесь тракторов, на высокие песчаные насыпи. Володя и за ним Леночка тоже залезли на насыпь. Они оказались позади трибуны и несколько поодаль, но зато отсюда хорошо было видно все строительство.

Котлован на этот раз был пуст совершенно. Близ перемычки четкой разграничительной линией виднелась граница темного грунта с белым бетонным телом плотины. Слева от трибуны плоское белое днище полого изгибалось, принимая форму одетой в бетон набережной. Здесь также стояла охрана.

Рядом с Леночкой какой-то человек в кожаном пальто и серой шляпе непрерывно щелкал затвором фотоаппарата. Соседу он объяснил, что снимает панораму. Две девушки тихо переговаривались:

— Таська, это ты там бетонировала?

— Я.

— У-ух, скоро все под водой будет...

Женщина в вязаном платье держала на руках ребенка, закутанного в одеяло. Седой мужчина без фуражки объяснял фотографу в кожаном:

— Видите выемку в насыпи? Там и будет взрыв.

Леночка всматривалась в направлении вытянутой руки соседа на перемычке: там, где несколько дней назад (она видела!) работали бульдозеры и экскаваторы, действительно виднелась какая-то темная полоска вроде углубления. Но ветер порошил в глаза пылью, горизонт был подернут дымкой, и Леночка не могла сказать с уверенностью, действительно ли она видит выемку или ей кажется. А тут еще кто-то лез по гребню насыпи, обрушивая вниз груды песка.

Нарядно одетая женщина возмущенно обернулась:

— Нельзя ли поаккуратней...

Возглас относился к Валерке. В своих резиновых сапогах он бесцеремонно пробирался к Леночке и Володе. Леночка и сама уже не один раз снимала свои изящные туфельки и вытряхивала из них песок. Но она почему-то не сердилась на Валерку. Разве можно сердиться в праздник?

— Я говорил, сапоги надевайте... А где наши?

Ни Володя, ни Леночка не могли сказать, где растеряли своих спутников.

— Полезу на эстакаду, — сообщил им Валерка, словно вопрос, быть ему на эстакаде или не быть, решался исключительно его желанием. Он скатился по насыпи, вызывая возмущение соседей, и скрылся из вида.

На эстакаду хотели попасть многие. Охранение из солдат и милиции с трудом сдерживало людской напор. Иногда то одному, то другому удавалось прорваться на площадку перед эстакадой. Чтобы их не выдворили обратно, люди лезли на конструкции, барьеры, потом по балкам, по мосткам пробирались над эстакадой к портальным кранам и там оставались, как дозорные великой армии, сгрудившейся внизу. Каждый такой прорыв вызывал оживление людей на насыпи, где стояла Леночка.

— Что же это в самом деле? — возмущался седой рабочий. — Строили, строили, а теперь не пускают.

— Всех пустить — эстакада рухнет, — возразил кто-то за спиной взволнованной Леночки.

Вдруг голоса в репродукторе смолкли, и люди вокруг притихли. Митинг кончился. Руководство стройки, гости, корреспонденты, кинооператоры проследовали на эстакаду. Охранение расступилось, давая им дорогу, и в образовавшийся «проран» снова ринулись люди. На этот раз они вырвались на эстакаду плотным потоком, смешались с гостями, возвратить их уже не было никакой возможности.

— Ударные силы прорвались, — удовлетворенно констатировал седой.

Снова наступила тишина. Ждали взрыва. Фотографы по нескольку раз поднимали фотоаппараты, прицеливались на то место перемычки, где виднелась выемка. Взрыв должен был разрушить последнюю преграду, отделяющую волжскую воду от котлована. Затем вода должна была сама пойти по выемке, размывая и расширяя ее. Сколько понадобится времени, чтобы затопить котлован, никто точно не знал.

Наконец из репродукторов раздался гулкий голос команды:

— Взрывникам приготовиться! Посторонним покинуть котлован!

Стало тихо. Время, казалось, сгустилось до предела. Ну же! Ну!

И вдруг блеснуло пламя. В небо взметнулся черный трезубец земли, песка, дыма, и через секунду донесся гулкий удар взрыва. Трезубец расплылся над перемычкой черным пыльным облаком, ветер понес его на эстакаду. На насыпи радостно засмеялись.

Кто-то крикнул:

— Вода!

Леночка изо всех сил старалась разглядеть тоненькую струйку воды, но ничего не видела.

— Да вон же, вон... — показывал ей Володя. — Видишь, к ней бегут люди...

По перемычке к воронке и выемке, по которой уже действительно сочилась вода, бежали взрывники, корреспонденты.

— Не вижу, — жалобно сказала Леночка и вдруг увидела: подножье перемычки вздулось и мощный грязевой вынос вырвался в котлован. За ним блеснула светлая полоса.

— Вода! — закричала Леночка. — Вода! Вижу!

Она показывала пальцем туда, куда и так смотрели все. И всем было видно, как светлая струя вытекала в котлован, образуя у его подножья небольшую лужицу!

Она схватила Володю за рукав, прижалась к нему. И тут случилось что-то неожиданное:

— Ур-ра-а-а-а!

Леночка не помнила, как она скатилась с насыпи, как налетела на милиционера, бежала дальше, в пыли, в тесноте, толкая соседей, стараясь только не потерять рукав Володи.

— Ур-р-а-а-а...

Волжская вода наполняла котлован, бурля и пенясь, билась о бетон и разворачивалась в крутом желтом водовороте. С каждой секундой напор ее становился неудержимей. Теперь это была уже стихия, которую нельзя было остановить никакими средствами. Смотреть на нее можно было бесконечно, но оставаться здесь уже становилось опасно. Володя схватил Леночку за руку.

— Бежим на перемычку!

Они обежали мутный поток по дороге, которой еще полтора часа назад спускались сюда от автобусной остановки. Теперь дорога была оцеплена со стороны открылков плотины, но на перемычке скопилось столько людей, что воды не было видно. Все же Володя, а за ним Леночка протолкнулись к прорану, по которому шла вода. И сразу попятились. Теперь это была уже не щель, а обширная пробоина. Вода стремилась по ней яростным потоком, настолько неудержимым, что со стороны Воложки — протоки Волги — образовалась воронка, и вода скатывалась туда каскадом. Но поразительнее всего были стены прорана. Песок буквально тек по ним сверху вниз так же неудержимо, как вода, и проран расширялся прямо на глазах. Но, даже не выходя к нему, можно было представить себе, как рушились берега. Люди пятились шеренгой, а почва продолжала уходить у них из-под ног.

Голос из репродукторов надрывно взывал:

— Товарищи! Немедленно покиньте котлован и перемычку! Вы подвергаете свою жизнь опасности!

Милиция! Солдаты и офицеры! Примите все зависящие от вас меры к эвакуации людей из котлована!

Люди в серых шинелях выбегали на передний край, хватались за руки и нервущейся цепью теснили толпу.

Володя и Леночка выбрались на незатопляемую часть перемычки. Теперь им снова был виден весь котлован. Вода из прорана била прямо в бетон плотины, растекаясь в разные стороны. Вот она вышла на край бетонного днища, длинными стремительными языками заливая его, стремясь направо, к трибунам. От нее убегала фигурка запоздавшего корреспондента. Он бежал изо всех сил. Ветер на ходу развевал полы его плаща. Но и вода не отставала. Она всего в тридцати, нет, в двадцати метрах! Но вот корреспондент взбежал на пологие бетонные открылки и смешался с толпой. Днища котлована уже не видно. А вода все прибывает, прибывает, прибывает... И из репродуктора уже несется праздничная песня:

Волны бьются о берег скалистый...

Леночка смеется, полная неудержимого, беспредельного счастья. Да, Володя прав, 23-го праздник. Действительно праздник!

...Поезд, дробно стуча колесами, вынес Леночку за пределы города. Скрылась из глаз Волга. Появились привычные мысли: о доме, школе, о маме. И вдруг Леночка совершенно отчетливо осознала: она едет в свой прежний дом последний раз. Весной, когда закончится учебный год, она вернется сюда, домой, и никакие силы теперь уже ее не разлучат с Володей и с этим удивительно радостным новым городом на Волге.