Страницы: 1 2 Хозяйка только приговаривала: «Лентяй за работу, мозоль за руки». Но относилась она ко мне хорошо. Бывало, что у меня не было сил подняться в пять утра, я притворялась, что сплю, и хозяйка не будила меня, сама шла доить коров и выгонять стадо.
Дочь: Позже мама узнает, что поместье этой женщины служило базой для нескольких партизанских отрядов. А в подвале своего дома пани (не знаю ее имени, не догадалась спросить) всю войну прятала еврейскую семью из пяти человек. Через некоторое время она свела маму с подпольщиками, и мама стала связной в партизанском отряде — под видом беженки ходила по деревням, занятым немцами, и собирала сведения о передвижении фашистских войск и техники. Так она однажды попала в деревню, которую немцы сожгли в поисках партизан.
Всех, кто был в деревне, в том числе и меня, согнали в баню, заперли и пустили горячий пар. К счастью, я оказалась у самого выхода. Уже теряя сознание, я навалилась на дверь, и та отворилась. Немцев в деревне уже не было. Только один солдат сторожил у забора. «Вынеси меня», — попросила я. Он подхватил меня на руки и отнес в сарай.
Как это было. К началу сентября 1941 года Белоруссию полностью заняли немецкие войска. На оккупированной территории было создано 260 лагерей смерти, более 100 гетто. За годы оккупации фашисты сожгли 628 белорусских деревень вместе с жителями. Уже 22—23 июня 1941 года появились первые донесения о партизанских вылазках и диверсиях против немецких войск в западных районах Белоруссии. К концу июня на оккупированной территории действовало 4 партизанских отряда, в июле — 35, а в августе — 61. Всего же с 1941 по 1944 год через партизанские отряды на территории Белоруссии прошло свыше 440 тысяч человек.
О том, что я еврейка, в партизанском отряде никто не знал. Я так и жила под чужим именем, потому что поняла, что некоторые мои боевые товарищи евреев не любят, если не сказать больше. Как-то в партизанском госпитале я неожиданно столкнулась лицом к лицу с врачом, которую бойцы называли «товарищ Иванова». Увидев меня, она побледнела. На моем лице от испуга, наверное, тоже не осталось ни кровинки: у этой женщины была другая, еврейская фамилия, она много лет была лечащим врачом моего отца, бывала у нас дома и знала всю семью. Она буквально затащила меня к себе и прошептала: «Смотри, никому не признавайся, что ты еврейка! Можно лишиться жизни». Когда территория Белоруссии была освобождена от немцев, я возвратилась в Минск. Пешком, без денег, без теплой одежды. Однажды мне повстречалась молоденькая девушка-сербиянка. Я поделилась с ней куском хлеба, и девушка вызвалась погадать мне. Удивительно, но она сказала, что я живу под чужим именем, и назвала мое настоящее, лишь чуть-чуть исковеркав его. Сказала, что у меня за спиной четыре гроба, но есть на свете родная живая душа, и мы скоро встретимся. Добавила, что я вскоре выйду замуж, уеду далеко и вернусь через много лет. Все так и случилось. В Минске я пришла в дом, где мы жили до войны. Соседи, которые уже вернулись из эвакуации, сберегли для меня одну из комнат нашей квартиры. Надо было найти работу, и я устроилась переводчицей в лагерь для немецких военнопленных из числа высшего командного состава. Это была опасная работа. Если кто-то из немецких офицеров и генералов вдруг пожаловался бы на «неправильный» перевод, — такая ошибка могла закончиться для меня лишением не только места работы, но и надолго свободы... Однажды, весной 1947 года, когда я вернулась вечером из лагеря, меня встретили соседи, дядя Яша и тетя Фаня Пиндрик. «Заходи к нам, Октя, у нас радость — племянник, Лазарь Пикус, живой с войны вернулся. Он сейчас в Германии служит, капитан, едет в отпуск, в Баку».
Дочь: Папа рассказывал: «Зашла молодая женщина, симпатичная. Налили ей кружку водки. Она ее осушила залпом. Я подумал: «Ну, ничего себе...» Предложил закурить, она сама скрутила цигарку с махоркой и с удовольствием затянулась».
Капитан пробыл в Минске десять дней. Каждый день мы ходили гулять. В последний день, перед тем как выйти из дома, он предложил мне захватить паспорт. Для чего — не сказал. А когда проходили мимо загса, небрежно так предложил: «Зайдем?» Я согласилась. Вышли мужем и женой. Забежали в магазин, накупили продуктов. Руки были заняты пакетами и авоськами, так что в дверь мой теперь уже муж стучал ногой. Тетя Фаня, открывая, ругалась: «Лазька, ты что, с ума сошел?». — «Нет, тетя Фаня, я не сошел с ума, я женился. Знакомьтесь — моя жена!» И мы уехали в Баку.
Сын: Без малого тридцать лет спустя, летом 1974 года, мы гуляем по Волгограду — я, студент местного пединститута, и девушка Лариса, студентка того же вуза, на год младше меня. Мы вместе занимаемся в театральной студии, и она мне очень нравится. За полквартала до здания института я этак невзначай спрашиваю: — Слушай, у тебя паспорт с собой? — С собой, — отвечает. Я тяну ее за угол. В десяти шагах от перекрестка — вход в загс. — Зайдем? — Зайдем. Тогда я еще ничего не знал о том, как познакомились и поженились папа с мамой.
Уезжая из Минска, я пошла туда, где были захоронены узники гетто, и поклялась памятью моих родителей, что «стану человеком». Дочь: Когда мне было шестнадцать лет, мы с мамой летом поехали в Минск. С трудом нашли место захоронения узников гетто — все вокруг застроено, ни таблички, ни памятника, ни цветов. На следующий день мама пошла туда одна, убрала там, положила цветы и долго лежала на могиле… Дочь и сын: На этом, наверное, закончилась бы мамина повесть. Но не закончилась ее жизнь, такая жуткая и такая прекрасная, такая удивительная и, что самое страшное, такая обычная.
Помним и любим Семья была совершенно не религиозной (папа вообще был убежденным коммунистом), тем не менее у бабушки имелся отдельный сервиз на Песах (еврейская Пасха). Мацу она никогда не покупала, всегда выпекала сама тончайшие вкуснейшие лепешки, которыми угощали и родных, и соседей — русских, азербайджанцев, армян. Бабушка была человеком сухим, даже суровым. Внуков никогда не ласкала, не обнимала. Не терпела никаких ласкательных имен, раздражалась, если ее называли бабулей. Маму она недолюбливала. Женщина, привезенная сыном откуда-то с войны, была, в ее глазах, «легкого поведения». Ни уговоры мужа, брата и младшей сестры, ни мнение соседей не могли переломить ее неприязни к маме. Все, что мама ни делала, было плохо. Мама хотела учиться, а бабушка сердилась, считала, что все это «фокусы»: мол, вышла замуж, родила ребенка (в 1948 году) — теперь надо зарабатывать на жизнь. Зато дедушка маму принял сразу, полюбил, всячески опекал, поддерживал и, пока был жив (он умер не старым, в возрасте 56 лет), одергивал бабушку: «Оставь ее в покое, ей без тебя хватило. Дай ей жить».
Папа в отношения снохи и свекрови не вмешивался. Маму не защищал и ничем ей в этом отношении не помогал.
Папа родился 4 октября1920 года. В девятнадцать лет, после окончания школы, поехал со школьным другом в Москву — поступать в вуз. Успешно сдал вступительные экзамены и был зачислен в Московский институт стали и сплавов, но, когда началась война с Финляндией, получил повестку из военкомата, вернулся в Баку и был отправлен на фронт. С тех пор для отца началась война, которую он закончил только в 1945 году в Праге, в звании капитана. Провоевав всю Отечественную в разведке 3й гвардейской танковой армии, он лишь однажды был ранен — немец чуть не раскроил ему голову прикладом автомата. Удар должен был убить его, но пришелся по касательной и только снес половину носа. Товарищи перенесли отца в медсанбат. Он отказался от отправки в тыл, и полковой врач сделал ему первую в своей жизни пластическую операцию — пришил болтающийся на волоске лоскут носа.
Наши дедушка
После Победы отец еще два года прослужил в Германии, в советской военной администрации. В 1947м, возвращаясь в Баку, заехал к родственникам в Минск и десять дней спустя продолжил путь уже с молодой женой. В 1949—1950 годах папа учился в Военно-политической академии в Ленинграде. С женой и годовалой дочерью снимали комнату на Васильевском острове. Получил приглашение остаться в Ленинграде, ему даже квартиру однокомнатную предлагали. Но ленинградские дожди и вечные сумерки наводили на маму тоску, и она отказалась: «Хочу к морю, к солнцу!» Потом папа служил в Ханларе, селе близ Баку. Демобилизовался он в 1954 году. Поступил в нефтяной техникум (мама настояла, чтобы он пошел учиться) и устроился работать на нефтепромыслы. Но физически тяжелый труд оказался ему не по силам — папа был худощавый, атлетическим телосложением не отличался. С промыслов он ушел, бросил и техникум. Смог устроиться экспедитором на базу, а затем продавцом в универмаг. И вновь мама уговорила его пойти учиться. На сей раз он закончил торговый техникум, получил диплом товароведа и с тех пор так и работал в бакинском ЦУМе. Семьянин папа был прекрасный, любил своих родителей, любил жену, детей, обожал внуков, но... быстро уставал от детской возни и тогда начинал сердиться. Очень гордился нашими успехами, особенно успехами сына.
Сын: Для него было очень важно, чтобы продолжался род, чтобы не исчезла фамилия. В день моего рождения (так рассказывали) он бежал из роддома по городу и кричал: «Сын у меня! Сын!» А уж когда моя жена родила одного за другим троих сыновей — носителей фамилии, его счастью не было предела. Когда мама перенесла инфаркт и оказалась надолго прикована к постели, вдруг выяснилось, что он прекрасно готовит. Любил компании, любил и умел выпить, но никогда не пил один и никогда не напивался. Пьяным его никто ни разу в жизни не видел. У отца были прекрасный слух и отличная музыкальная память. На концерты с нами он почти никогда не ходил, но услышанные по радио отрывки классических произведений сразу узнавал. Бывало, спрашивал нас: «Ну, музыканты, что это играют?» И был ужасно доволен, когда мы не могли угадать. После смерти мамы в 1990 году он еще два года прожил в Баку, пока мы наконец не уговорили его перебраться либо к сыну в Волгоград, либо к дочери в Израиль. Он поехал к дочери. Двенадцатого декабря 1999 года в седьмом часу вечера при переходе улицы отца сбила машина. «Скорая» доставила его в больницу. После операции он прожил еще сутки, не приходя в сознание. И умер, не дожив полгода до своего восьмидесятилетия.
Мама, работая, закончила вечернюю школу, чтобы восстановить аттестат зрелости. Результаты экзаменов, сданных перед войной, помог восстановить и прислал все тот же учитель физики, который в 1941м подделал ей паспорт. Дочь: Мне еще не было и полутора лет, когда родилась сестренка Зиночка (названная в память о маминой сестре). Имя оказалось несчастливым: Зиночка умерла в один год и восемь месяцев от дифтерита. Отчетливо помню, как мама вернулась из больницы после ее смерти. Почему-то в тот день не было света во всем доме. В столовой горела свеча, и мы — папа, бабушка и я (не помню, был ли дедушка) — сидели за столом. Вошла мама, остановилась в проеме двери — голова склонилась набок, руки повисли вдоль туловища. Мама потом рассказывала, что подошла взять меня на руки, а я спрашивала: «Почему у тебя головка набок, почему ручки вниз?» На следующий день мама должна была сдавать вступительные экзамены в университет. Пошла и сдала. Поступила на вечернее отделение филологического факультета Азербайджанского государственного университета. Училась и работала. По ночам делала всю домашнюю работу и занималась. Поздними вечерами к ней приходили две ее подруги-сокурсницы: Женя Якунина и Нора Домашицкая. Они попеременно читали вслух, сидя рядом с мамой то возле ванной комнаты, то рядом с кухней. Далеко за полночь на пару ложились на полу в столовой, а рано утром убегали на работу. Училась мама очень хорошо. Вечерами дедушка, единственный, поджидал ее после экзаменов, накрывал стол, заваривал чай и ждал. Спрашивал в дверях: «Ну как?» Обычно это были пятерки. Он поздравлял маму, оставлял ее ужинать и шел спать.
Дочь: 1 сентября 1953 года родился брат — Гришенька. Помню, что я качала его в коляске, когда мама вечерами проверяла тетради. Потом, когда подрос, я умывала его перед сном. Помню, как «спасала» его от бабушки, когда она заставляла его есть что-то, что он не любил, — потихоньку забирала нелюбимую еду у него из тарелки.
Папа с дочерью Мама еще училась, но уже работала — преподавала русский язык и литературу в школе при бакинской консерватории.
Средняя специальная музыкальная школа имени БюльБюля — вот как правильно называлось это во всех отношениях примечательное учебное заведение. Там, в одних стенах, одаренные дети получали и общее, и музыкальное среднее образование.
Сын: Я проучился там пять лет, пока мама не поняла, что музыканта из меня не получится. Сейчас эту школу назвали бы элитной — достаточно сказать, что в одном классе со мной училась дочка тогдашнего председателя Совета министров Азербайджанской ССР.
Маму приняли туда, что называется, по протекции — тамошний преподаватель литературы Мария Георгиевна Савицкая, уходя на пенсию, предложила директору принять на ее место молодую учительницу, которая только начала учиться в университете, — нашу маму. Мария Георгиевна была удивительным человеком — светлым, добрым, всесторонне образованным и широко эрудированным. Гречанка по происхождению, в годы Гражданской войны она вышла замуж за белого офицера. Он вскоре погиб, а ее судьба впоследствии свела с Арменаком Арустамовым, с которым она прожила много лет. Где и когда мама с ней познакомилась, мы не знаем, но Мария Георгиевна стала для нее учителем, духовным наставником, поверенной всех ее надежд и чаяний; а для нас с сестрой — непререкаемым авторитетом, незаменимым советчиком, неподкупным хранителем наших тайн и неисчерпаемым кладезем мудрости.
Сын: Всякий раз, приезжая домой, я первым делом, едва расцеловав родителей, мчался к Марии Георгиевне и застревал на долгие часы, забывая про время, наслаждаясь ее ясной мыслью, суховатым юмором и немыслимо добрым отношением к миру. В ее небольшой полутемной квартире на первом этаже старого дома с «удобствами» во дворе (таких в Баку тогда было полгорода) был своего рода клуб, литературномузыкальный «салон», где до хрипоты спорили о стихах Ахматовой и симфониях Шостаковича, но никогда не обсуждали цены на колбасу…
Баку тех лет жил насыщенной культурной жизнью, славился просвещенной и взыскательной публикой. Бакинским симфоническим оркестром тогда руководил выдающийся дирижер и композитор, народный артист СССР и Герой Социалистического Труда Ниязи. В концертном зале бакинской филармонии гастролировали всемирно известные исполнители и дирижеры — Ван Клиберн и Карло Цекки, Мстислав Ростропович и Герберт фон Караян. Со вступительным словом перед началом концертов обычно выступал невысокий полноватый мужчина в больших роговых очках, с жестко прорезанной линией рта и зачесанной набок волнистой шевелюрой — Абрам Хананович Нейман. Он рассказывал о музыке и музыкантах интересно и живо, умудряясь вложить в 10—15минутную лекцию такой объем знаний, что люди специально приходили послушать его, приводили детей. Он играл в оркестре, преподавал по классу виолончели в консерватории и музыкальной школе и часто бывал в квартире Марии Георгиевны Савицкой. Там он, скорее всего, и познакомился с мамой. Абрам Хананович обладал глубокими познаниями не только в музыке, но и в литературе, живописи, архитектуре, религии. Одновременно был необычайно остроумным, помнил уйму разных баек и анекдотов. Раздобыв где-нибудь пластинку с редкой записью, он устраивал нам «мастер-классы» — раскладывал партитуру и емко, точно, образно комментировал каждую музыкальную фразу. Просмотр купленного в букинистическом художественного альбома превращался в его присутствии в увлекательное путешествие по Лувру, Дрезденской галерее или музею Прадо. Если Мария Георгиевна в немалой степени заменяла нашей маме потерянных родителей, то Абрам Хананович стал для нее не просто близким другом, а неким гуру, духовным учителем, проводником в лабиринтах мировой культуры и искусства. Вокруг мамы всегда было людно, но в первую очередь эти два человека помогли ей стать той, кем она стала. Превратиться из наивной беззаботной девчонки («Опять Мазо на танцульки бегала»), обреченной на смерть узницы («Пожалуйста, господин офицер, отпустите, мама будет беспокоиться»), голодной и оборванной беженки («Лентяй за работу, мозоль за руки»), лихой партизанской разведчицы («Кружку водки осушила залпом, скрутила цигарку с махоркой и с удовольствием затянулась») в истинно интеллигентную, исполненную внутреннего достоинства женщину, замечательного педагога. Это о нашей маме, в числе других, сказал в свое время один из ее учеников — народный артист СССР Фархад Бадалбейли: «У нас были Учителя с большой буквы, которые учили нас мыслить, которые вкладывали в нас душу. Поэтому мы до сих пор их помним и любим».
«Помним и любим» — эти слова о нашей маме могут сказать десятки людей, родных и близких, друзей и знакомых, учеников и коллег. «Помним и любим» — это всё, что осталось сказать нам, ее дочери и сыну. И пусть наши дети, внуки и еще не рожденные правнуки, прочитав эти заметки, скажут о тебе, мама: «Помним и любим».
Эпилог Когда бабушка умирала от рака, мама — никто другой — ухаживала за свекровью, которая так ее и не приняла до конца. Мама всегда старалась найти в бабушке маму. И очень тяжело перенесла ее смерть, как будто еще раз потеряла родную мать. В первый и единственный раз в жизни она написала воспоминания о том, что ей довелось пережить в годы войны, и отослала в какой-то журнал. Вскоре оттуда последовал ответ — «не актуально». А затем диагноз из больницы — инфаркт… И я сразу стала хозяйкой — готовила, стирала, убирала, лечила... Очень помогали соседи. Это ведь Баку, где соседи — почти семья. Только однажды, когда маме было совсем плохо, она попросила меня посидеть с ней рядом и все держала меня за руку. А когда выздоровела, однажды сказала, что в тот вечер ей казалось, что она умирает, и она прощалась со мной. Она всегда торопилась жить. Едва присев, вскакивала, бросалась кому-то помогать, что-то делать. Всегда была готова пойти в театр, на концерт. Очень много читала. Готовясь к урокам, стихи и прозу заучивала наизусть и в классе читала без книги в руке. Когда мы с братом уже уехали из Баку, ездила в экскурсионные туры по железной дороге (были такие — поезд шел по ночам, а днем — знакомство с очередным городом). После экскурсий все устремлялись по магазинам, а мама — с новой книжкой в парк. Сколько помню, мама всегда пела, когда занималась домашней работой. Однажды призналась: поет, чтобы никто не подумал, что ей тяжело...
| |
| Просмотров: 257 | |
| Всего комментариев: 0 | |