Однажды, уже в новом веке, в старом книжном
«Я пел в Сталинграде,
Люди постарше, чьи молодость и зрелость пришлись на первые послевоенные и пятидесятые годы, хорошо помнят это имя, окруженное ореолом некоторой таинственности и даже запретности. Вертинский, Петр Лещенко — их голоса звучали для большинства советских людей в основном с частных магнитофонных лент, а то и с самопальных грампластинок, выполненных «на костях» рентгеноснимков... Оставим в стороне Петра Лешенко: многие его песни в идеологических условиях тех лет были действительно не то чтобы запретными, но строго «нерекомендуемыми» к официальному исполнению и распространению. А вот Александр Николаевич Вертинский в эту крамольную «пару» попал совершенно несправедливо. Впрочем, всё по порядку. ...В марте военного сорок третьего года на имя наркома иностранных дел и первого заместителя Председателя Совнаркома страны Вячеслава Молотова пришло из Шанхая письмо, в котором Александр Вертинский, эмигрировавший еще в девятнадцатом, но не отказавшийся от советского гражданства, буквально умолял одного из самых железных наркомов разрешить ему вернуться на Родину. «Жить вдали от Отечества теперь, когда оно обливается кровью, и быть бессильным помочь ему — самое ужасное», — писал Вертинский. И вскоре его вопрос был решен, к удивлению многих, положительно. Почему «к удивлению»? Да потому что как артист и бард он, на первый взгляд, совершенно не вписывался в то тяжкое военное время. «Интимно-изысканная манера исполнения песен, обывательcко-бульварный репертуар» — таковы были общие оценки его творчества. Но личность Вертинского была гораздо шире. И, смею предположить, об этом было известно не только Молотову, но и Сталину. Вождя, в частности, интересовало то, как ведут себя в эмиграции в годину войны русские писатели, церковнослужители, актеры, музыканты, как относятся к нашествию врага на земли Страны Советов, чем и как пытаются помочь России, Красной Армии? Да, представьте, что у Верховного Главнокомандующего доходили руки и до этого. Ему, например, было прекрасно известно, что Зарубежная Русская православная церковь молилась не за победу над фашизмом, а, согласно решениям Архиерейского синода, принятым еще в 1936 году в югославских Сремских Карловцах, — о «христолюбивом вожде народа германскаго, правительстве и воинстве его...»* Что касается закордонной православной церкви, то это я, конечно, слишком крупную, тысячеликую «фигуру» взял. А если о скромном патриоте-артисте... Когда Молотов приносил Сталину очередные списки желающих вернуться эмигрантов, то вождю от соответствующих служб уже было известно, что гражданин Вертинский кроме участия в концертах сотрудничает в шанхайской просоветской газете «Новая жизнь», что он не только написал книгу о своих двадцатилетних мытарствах на чужбине, но и желает издать ее в СССР. И в ТАСС уже ознакомились с содержанием и готовы выпустить книгу. Короче, Вертинского «впустили». И тут-то начинается загадочное. С одной стороны — сразу после Победы (а начал он выступать еще в сорок четвертом) ему предоставляют полнейшую свободу гастролей по всей стране. Дальний Восток, Сахалин, Сибирь, Урал, Донбасс, Киев, Ижевск, Ленинград, Минск... Он давал в среднем почти по триста концертов в год! Его слушателями в основном были рабочие, сельчане, шахтеры, новая интеллигенция, жители столиц, но более — малых городов. А с другой — его не печатали, не пускали на радио, он крайне редко снимался в кино, хотя и получил в 1951 году престижнейшую Сталинскую премию. В общем, почти «нелегал», отсюда и магнитофонные да рентгеновские пленки. Говоря о Вертинском, хоть немного приостановлюсь на важном, по моему мнению, и многими доселе недопонятом аспекте сталинской политики в отношении литературы и искусства. А именно: почему-то «классово чуждый» репертуар поэта и артиста не сильно пугал устроителей и цензоров концертов. Идеологи от искусства совсем не страшились того, что кто-то вдруг споет две-три «не те» песни. Гораздо важнее было то, что Вертинский — аристократ, недавний эмигрант, знаток тонких переживаний и эстет — выходил на сцену не только перед широкими, но и перед истинно глубокими массами трудящегося народа. И народ чувствовал искреннее к себе уважение с его стороны. А уж как сам Александр Николаевич заряжался силой и естеством от этих масс — о том можно прочитать и в вышеупомянутой книге, и в других изданиях, и особенно в опубликованных ныне письмах Вертинского к жене. Когда, мотаясь месяцами по городам и весям, поэт, бард и патриот восхищался созидательным порывом простых людей, их, если хотите, жертвенностью на алтарь труднейше восстанавливаемой страны, хотя и негодовал иногда от их невоспитанности, но, конечно, не с внутренним презрением «патриция»... Вот отрывок из его письма, посланного жене в феврале пятьдесят второго года из Ижевска: «...городок этот стоит далеко от главной трассы, и к нему очень трудно было добираться с пересадками. А Дворец культуры такой, что в Москве нет! Роскошь! Люстры хрустальные, мрамор, зеркала, ковры! Вот она, наша отвоеванная жизнь! Всё для народа». Конечно, в тысячах российских сёл даже скромные клубики еще только намеревались строить, это понятно, это факт. Но — всего-то семь лет прошло после опустошительной войны, а в удмуртском городишке, как и в сотнях подобных по стране, уже поднялся новый и богатый храм культуры, куда заглядывают со своими концертами знаменитости. Это тоже факт. И пример для сравнения с нынешними временами... Много ль в нашем регионе с начала девяностых новых дворцов культуры или просто клубов возвели? Особенно в сельских районах, ежели районы те не «нефтяные» да «калийные» или пока не дожившие до знаковых юбилеев?.. Замечательно, что в четырехсотлетнем Урюпинске недавно прекрасный культурный центр появился. А где-нибудь в Нехаево или даже в недальней Средней Ахтубе? Оглядывая позднюю творческую судьбу Вертинского, убеждаешься, что сталинский агитпроп частенько был не таким-то простым да примитивным, как это внушают доверчивым телезрителям и читателям уже семь десятилетий. На радио петь агитпроп запретил, пластинки запретил, а непосредственно перед народом выступай, за приличные к тому же гонорары (на месячный доход можно было автомобиль купить), хоть каждый день да в любом городе. Впрочем, в середине пятидесятых Александр Николаевич снялся в знаменитом фильме «Анна на шее» (и конечно в роли князя!), открылась ему дорога и на радио... Подрастали дочери Марианна и Анастасия — будущие актрисы. Но их известности он уже не успел порадоваться, скончавшись в пятьдесят седьмом году в возрасте шестидесяти восьми лет...
...Стихотворение Александра Вертинского «Песня о Сталине» вы не найдете ни в одной из его вышедших в последние годы книг. Оно и понятно. Составителям да издателям в обстановке нынешнего либерального, плюющего на голову советской истории «ренессанса» сподручнее и доходнее делать из автора жертву сталинских гонений, а не пример сталинского внимания. Но сам Вертинский твердо понимал значение Сталина и его народных маршалов для миллионов людей. Для тех, которых ноне не увидишь в разных фальшивых «московских сагах». И не надо говорить да брюзжать, что, мол, и Вертинский, и многие другие вернувшиеся тогда из эмиграции деятели искусства, науки, религии льстили да примазывались к «преступному» режиму. Уж ежели кто примазывался к режиму, воистину признанному всем мировым сообществом преступным, то это многие западноевропейские «православные» кадиломахатели — сподвигавшие растерявшихся русских людей вступать в пособнические отряды, организовывать нациствующее войско, в пожалованных с коричневого кровавого плеча храмах заставлявшие паству — в отличие от патриотического священства внутри воюющего насмерть СССР — молиться у древних славянских икон за здравие беса Гитлера... Вертинский в победном сорок пятом никогда бы не написал эти стихи, если бы не чувствовал мнение истинных русских патриотов, в том числе и в зарубежье, высоко оценивших ратные деяния последнего русского генералиссимуса по спасению отчей земли и всей мировой цивилизации от чумы фашизма. «Послушаем» хотя бы несколько строф-куплетов:
Чуть седой, как серебряный тополь, И в слепые морозные ночи, ........................................... И, когда подходили вандалы Как высоко вознёс он Державу, Тот же взгляд. Те же речи простые.
Знавший Вертинского старый поэт Александр Давидович Брянский, с которым я близко сошелся в девяностом году в Доме творчества писателей в Переделкине, рассказывал, что в узком кругу Вертинский иногда не пел, а читал эти стихи, причем — в несколько ином, не песенном, а более поэтическом, что ли, варианте. Например, вместо «Эти ясные, яркие очи» звучало: «Эти злые тигриные очи». А ведь сильно и здорово!..
...С победного сорок пятого и до середины пятидесятых Александр Николаевич Вертинский дал в СССР около трех тысяч концертов в сотнях городов и поселков. Приезжал он в 1955 году и в возродившийся из руин Сталинград, откуда писал жене и дочкам очередные письма... Прочитаем, в заключение, отрывки из этих взволнованных посланий. «...Был первый концерт в Сталинграде, в рабочем районе Бекетовка. Купил дочкам альбом Сталинграда и открытки для школы... До свидания, целую тебя и дочулей крепко». «...Странное ощущение — здесь каждый камень полит кровью наших людей. Страшно. Город был разрушен на 98 процентов, то есть дотла. Теперь на этом месте выстроен новый город, а того, что был, — нет, тот исчез. Умер. Смотришь на новые высокие великолепные дома, белые и чистые, и думаешь: «Это только памятник тому Сталинграду, а его самого нет». Посреди города пустые, еще не обжитые площади. Почему-то мало народа... как на кладбище. И чуть ли не на каждом доме чугунная доска: «Здесь стояли насмерть...» Да, насмерть. И отстояли. Вся земля Сталинграда пропитана кровью. Здесь дрались за каждый дом, за каждую лестницу, за этаж! Вот что такое русские люди!»
В нынешнем году исполняется 130 лет со дня рождения Александра Николаевича Вертинского. Его знает Россия, его помнит Сталинград.
Владимир МАВРОДИЕВ
| |
| Просмотров: 271 | |
| Всего комментариев: 0 | |