Игорь Мальцев родился в 1962 году
в Свердловске. Живет в Волгограде. Работал
переводчиком, дизайнером. Подборки
стихотворений опубликованы на сайтах
«День литературы», «45я параллель»,
«Белый мамонт» и др. Публиковался
в волгоградских газетах «Живое слово»,
«Вечерний Волгоград», «Городские вести»,
в коллективных сборниках «Надежда»,
«Площадь мира. Антология».
Игорь Мальцев
«Когда меняется аккорд»
* * *
По лону солнечной реки
Скользит мотор над бездной плёса;
Лучей волшебные пучки
Куда-то вниз уходят косо.
Вдали — белёсая коса
На синем фоне переката.
С утра там чайки, чудеса,
Хороший клёв наверняка там.
Затоки живностью полны.
Всё ближе берег, ждать недолго.
Вон там — косичками волны
Босой песок ровняет Волга.
На расстоянии броска —
Сверкнуло дно. По грудь? По локоть?
Его стиральная доска
Вот-вот коснётся нас полого.
Разливом мнимой тишины
Вдруг обрывается вибрато.
Мы дышим воздухом иным.
И так не хочется обратно!
* * *
С ночёвкой так: палатка, сумки с весом...
Бамбуковые удочки несу...
На самую широкую косу —
Устанешь по песку скрипеть до леса.
Натащим дров, а ночью от костра
Взмывают искры, тая между звёзд
Медведицы, засмотренной до слез...
От дыма. Так смотрел бы до утра...
На Волгу и на берег отдалённый,
Где химзавод курящим маяком
Торчит как флаг рабочего района;
Бурелый дым уносит ветерком...
Везёт нам: ветер правильный — от нас,
И воздух чист, хотя и полон мошек.
Пройдёт баржа и оживит атлас
Ночной воды мерцающих дорожек.
Я в линзу набегающей волны
Бросаю луч фонарика мгновенно —
И на меня глядят из глубины
Зубастые создания вселенной.
* * *
Шмелю в полёте всё едино:
Пыльцой припудренный слегка,
То видит общую картину,
То зев отдельного цветка.
Но сразу всё узреть — куда там!
Отнюдь не каждый эрудит
Сумеет враз представить атом
И вещь, в которой он зашит.
А насекомому — тем паче!
Ему, конечно, всё равно.
Ему плевать — на чьей он даче
И кто принёс сюда бревно;
И кто за ширмою растений
Крадётся весело в очках;
И дела нет до смысла тени
От пионерского сачка.
* * *
В Пицунде вечер. Замерли цикады,
За целый день уставшие прибой
Тащить за шкирку в лес, а Волгограду
Поют сверчки. Поют для нас с тобой.
Протяжные аллеи оркеструя,
Они прогулок летние пути
Записывают в память. И беру я
Оттуда всё, что хочется найти.
Как воскресить забытые детали?
Присядь на берегу реки Ател
И наблюдай, пока их не сверстали,
Сиди, но не совой над списком дел,
Не так, как телезритель перед Летой,
Согбенный до простейшего «ну-ну»,
Сплошными новостями перегретый.
Съедает предыдущую волну
Волна очередная — бесконечно.
Ател — не Лета, волны широки;
С такими легче в памяти беречь нам
Нюансы нашей собственной реки.
* * *
Вороне нравится французский:
Она твердит картаво «кра!».
Ей переулок гулкий, узкий —
Аудитория с утра.
Влетают утренние звуки
Из приоткрытого окна,
Стамеской полусладкой муки
Дробят, дробят остатки сна.
Ворона, где твой репетитор?
Угомонись минут на пять!
Не для того окно открыто...
А... всё равно пора вставать.
* * *
Как твёрдый слух о скором бунте,
Как вместо хлеба сладкий кекс,
Текущий властвует контекст.
Не сразу верится? Так плюньте!
Натренирован слух и твёрд,
Но по-другому отчего-то
Звучит одна и та же нота,
Когда меняется аккорд.
* * *
Жизнь на фокусы быстра:
Раз — и ветром унесён
Пионерского костра
Октябрятский унисон.
Два — и смена первых лиц.
Все пути — для тех, кто смел,
Крышеват, хитёр, но цыц!
Их и так очертит мел.
Три — и снова буржуин
Сбросил маску добряка.
Мы проснулись и шумим,
Как весенняя река.
* * *
Брожу по улицам центральным —
Без всякой цели, как трепанг.
Куда спешить? Тут всё неправильно:
Аптека, банк. Аптека, банк.
Витрина страховой конторы.
Стекло, простор... и никого.
Спросить (да некого): который
Сегодня век? Ледник какой!
Кто изменил и кто заставил?
Кто (тамгденадо) умолчал,
Что город выдумал не Авель,
Что не уйти от всех начал?
Что, часть души оставив в теле,
Мы проскочили мимо вех.
Мы разве этого хотели,
Когда свергали тех и тех?
Кто не гордится сменой родин,
Чей вид не оченьто цветущ,
Уже заметил: что-то бродит
В котле раскаявшихся душ.
* * *
Кто верил школьной атмосфере
Семидесятых, тот впитал...
Мол, будь готов, достоин двери,
Чтоб не испортить идеал
Той устаканившейся жизни,
Такой и взрослой, и большой...
Где правый бой, где изм на изме
С атеистической душой.
Всё хорошо, всё будет лучше...
А если кое-где порой...
Так это так, несчастный случай
Или случайный долгострой.
Теперь совсем другие школы:
Не бродит призрак доброты,
Не те понты, не те уколы,
Не столь реальные мечты...
Во взрослый мир идут с когтями,
Не ждут поблажек... и не грех
Друг друга жрать в собачьей яме
В слепой надежде на успех.
Среда бойцовее и злее;
Успешно зреет молодняк,
Охотно на корню старея.
А может, было б всё не так?
А вдруг сейчас ещё не поздно
Хоть подсказать, хоть намекнуть,
Что мир — не спиленные сосны,
Не мёртвый сруб, который суть
Игорный дом для посвящённых,
Где каждый хочет банковать
Среди лохов, с рожденья сонных
И одураченных — опять?
Нет, нет — наш мир живой и зыбкий,
Он жадно ждёт твоих ходов,
Твоих шагов, твоей улыбки;
И это он всегда готов
В твоих объятьях, в добром свете
Меняться руслом, как ручей.
Да, мир — бедлам, но ты в ответе,
Чтоб он не стал еще мрачней;
Да, мир в беде, не отсидеться
За мудростью совковых сов.
Твой голос, выросший из детства, —
На чаше медленных весов.
* * *
Он вырвется из плена
Семейных паутин,
В дорогу непременно
Отправится один,
Отправится скорее
На свет в конце трубы
Счастливой лотереи,
Забыв частицу «бы»;
Туда, где мегаполис,
Где чистый изумруд
Гребут, не беспокоясь,
Что все-таки умрут.
Проскочит, как плотвица,
Меж фартом и тюрьмой
И еле возвратится
С котомкою домой.
* * *
Когда какой-нибудь народ
Стеснится строгостью порядка, —
Патриархат на нет сойдёт,
И расцветёт тюльпанов грядка.
На первом месте будет шик,
Уют и риса полный туес.
Обуржуазится мужик,
Матриархату повинуясь.
И детям лучшее дадут:
Пускай играют белоруко.
Народ расслабится, и тут
Лукавый бес войдёт без стука.
Поверят фразе «Жизнь — игра»,
Ослабят старые границы,
Придёт сосед из-за бугра,
И всё сначала повторится.
* * *
Эпоха Алчности пройдёт.
Любви объявленная эра
Сразит наглядностью примера,
Который явится вот-вот.
Развязанные там и тут,
Магнатам выгодные войны
С позором в прошлое уйдут,
Как все, кто миром недовольны.
Потом кому-нибудь скажи,
Что были платные кредиты, —
Ответит весело: «Иди ты...»
(А дальше — ласки этажи).
Он не воспримет мысли нить,
Что было модно и не стыдно
Деньгами грязными сорить
И врать с верхушек пирамид нам.
Ещё скажи, что ростовщик
Жирел под вывеской банкира, —
В ответ услышишь: «Странник сирый,
Ищи наивного, ищи!»
А если просто намекнёшь,
Что люди пели ради денег,
Ответит шуткою на «ложь»:
«И где у них крепился ценник?»
Что шоубизнес развращал
Юнцов проектами тщеславья,
Скажи! Добавь: «А что, не прав я?
Через общественный канал!»
Скажи, что не было табу
На некрасивые поступки, —
И для него ты — врунгель в рубке,
Фантомы видящий в трубу.
Легче и выше
Давайте возвысимся, лёгкость любя...
И скромность... хоть самую малость!
Умеют же птицы уменьшить себя,
Чтоб легче и выше взлеталось.
Зачем эти голуби крыльями бьют
Над аэропортовой крышей?
У них под крылом уменьшалка, вот тут;
Чем меньше, тем легче и выше.
Большой самолёт — как по птичьим следам —
Бежит, но чуть-чуть по-другому,
Гудя и сжимаясь, и где-то вон там
Взлетит, как уменьшенный голубь.
|