...Этот человек очень талантливый,
очень-очень много страдавший
и сохранивший удивительную цельность
и ясность души, любовь и рвение к жизни,
к делу и призванию своей жизни
— литературной работе.

Александр Твардовский

В начале февраля 1909 года в Камышине, в одноэтажном кирпичном доме № 47 на углу улиц Красной и Песчаной в семье Михаила Михайловича Мухина родился первенец — дочь Валентина. Отец девочки был уважаем среди коллег местного отделения Госбанка, как опытный счётный работник, а многим горожанам известен своим увлечением редкими цветами, семена и рассаду которых он выписывал даже из Швейцарии. Мама Вали, Мария Кирилловна, домохозяйничала.

Девочке-камышанке в будущем суждено было стать известной писательницей тогдашней «литературоцентричной», как ныне говорят, страны. Правда, жизненный и творческий путь выпал ей не просто нелёгкий, а на протяжении многих и многих лет невыносимо трудный и, казалось, неодолимо безрадостный... Но она искала и находила силы для преодоления всех превратностей судьбы. И побеждала.

Перу Мухиной-Петринской принадлежат девятнадцать романов и повестей, выходивших с конца пятидесятых годов массовыми тиражами в крупнейших советских издательствах: «Детская литература», «Советский писатель», «Советская Россия», «Молодая гвардия». И конечно, в родном саратовском Приволжском издательстве. Самый, пожалуй, известный её роман «Корабли Санди» выдержал несколько изданий. Впервые опубликованный в 1966 году, он был отмечен авторитетной премией на Всесоюзном конкурсе книг для детей и юношества — эта была её главная читательская аудитория.

В семидесятые годы творчеством саратовской писательницы заинтересовался известный кинорежиссёр А. Л. Птушко — создатель многих замечательных фильмов для детей и подростков: «Садко», «Илья Муромец», «Алые паруса» и других. Он собирался экранизировать роман Мухиной-Петринской «Смотрящие вперёд». Из письма режиссёра Валентине Михайловне: «Я не теряю надежды, что ставить «смотрящих» буду я. Мне очень хотелось бы, чтобы так всё и получилось». К сожалению, Александр Лукич не успел осуществить свой замысел…

Если ещё о кинематографе, то осмелюсь сказать следующее. Не секрет, что многие современные кинодеятели нередко сетуют на отсутствие добротных сценариев и вообще литературного материала для своих работ. Я думаю, что экранизация самой последней автобиографической книги Валентины Мухиной-Петринской «На ладони судьбы» (1990) принесла бы несомненный успех и умелому режиссёру, и талантливым актёрам. Вспомним по тематической аналогии хотя бы книгу Евгении Гинзбург «Крутой маршрут», изданную в Москве в том же году, и пьесу по этому произведению, получившую зрительское признание.

Книга «На ладони судьбы», где основные страницы рассказывают о периоде политических репрессий тридцатых — сороковых годов, наряду со всем драматизмом, буквально пронизана неизбывным мухинским юмором, который являет собой прежде всего веру в справедливость. Не так-то много у нас «гулаговских» литературных произведений, где бы мрак узилищ освещала непокорная улыбка...

А если добавить, что Валентина Михайловна писала эти страницы уже в восьмидесятилетнем возрасте, будучи практически незрячей, то долгая жизненная стойкость нашей землячки предстает перед нами воистину гимном мужеству и надежде.

В восьмидесятые годы Мухину-Петринскую по великой своей любознательности разыскал ведущий камышинский краевед Евгений Хорошунов. Между ними завязалась многолетняя переписка, в ходе которой сёстры Валентина и Поплия (очень редкое имя!) пересылали в Камышин интересующие Хорошунова документы и фотографии о своей семье, а также книги, в том числе первый том двухтомного собрания сочинений писательницы, вышедшего в Саратове в 1987 году. Вот фрагмент одного из писем: «Простите за задержку письма. Посылаем Вам переснятую фотокарточку папы, а также подлинник: «Личный листок по учёту кадров». Со всеми присылаемыми документами Евгений Васильевич со свойственной ему отзывчивостью знакомил коллег-краеведов и журналистов, позволял снимать копии.

О Валентине Михайловне Мухиной-Петринской я впервые узнала, можно сказать, случайно. Перебирала однажды библиотечную полку в камышинской школе № 4, где тогда работала, и увидела книгу досель незнакомой мне писательницы. На обложке и титуле значилось: «В. Мухина-Петринская. «Смотрящие вперёд. Обсерватория в дюнах». Издание третье. «Детская литература», Москва, 1986 год.

Заинтересовавшись, стала читать предисловие и была приятно удивлена: писательница родилась в нашем городе и прожила здесь первые восемнадцать лет своей жизни! Обратилась в наш краеведческий музей, в его литературный сектор, но там, к сожалению, мало знали о ней.

Между тем шел 1988 год, приближалось восьмидесятилетие В. М. Мухиной-Петринской. Помнится, наши камышинские краеведы практически не заметили этой даты. «Выручил» всё тот же Хорошунов: опубликовал в городской газете «Ленинское знамя» в день юбилея писательницы большую статью «Под знаменем романтики». Позже рассказал мне всё, что ему было известно о долгой и нелёгкой жизни нашей землячки и её замечательном творчестве во благо воспитания юношества.

Вдохновленная рассказом Евгения Васильевича, я решила встретиться с Валентиной Михайловной, тем более что Саратов, считай, рядом с Камышином.

Хорошо помню апрельский субботний день 1990 года, когда мы с мужем приехали в соседний «губернский» город. Саратовский музей краеведения для посетителей был закрыт, но сотрудники сообщили мне адрес и телефон писательницы. Валентина Михайловна не отказала во встрече, и с букетом степных тюльпанов я отправилась на улицу Горького, 27.

Третий этаж, обычная деревянная дверь с номером 29. Открыла сама хозяйка, с теплотой объяснив, что мне повезло, ибо она всю неделю ухаживала за сестрой в больнице, а сегодня оказалась дома.

Квартира, начиная с вешалки, была по-хорошему старомодной: мебель самая обычная — типовые шкаф и тахта, свежая скатерть на крепком столе, стульям точно лет тридцать. Чувствовалось, что комфорт здесь понимают по-своему. Если перефразировать известное выражение, то «комфорт не роскошь, а средство бытообеспечения»... В небольшие окна, как в иллюминаторы, било солнце. Много книжных полок, в том числе целая стена гостиной была заставлена книгами. Запомнился на видном месте многотомник Грина. Над тахтой — эстамп с видом моря, Крыма — такой пейзаж был выбран не случайно, о чём чуть ниже.

На момент нашей встречи Валентине Михайловне шёл восемьдесят второй. Немного удивил довольно высокий рост. Лицо чисто русское, чуть полноватое, приятное, но озадачил нервный тик. Думала, это помешает нашему разговору, но ошиблась. Встретила меня Валентина Михайловна, повторяю, очень приветливо и без лишних расспросов стала рассказывать о камышинском периоде своей жизни.

Как уже говорилось , будущая писательница родилась в начале прошлого века в Камышине, в довольно скромном одноэтажном кирпичном доме. Позже мне рассказывала об этом Анна Константиновна Православнова. Их семья жила неподалёку от Мухиных, на улице Красной, в сходном доме.

Маленькими Аня с Валей вместе играли в ватаге местной детворы, но близкой дружбы не было, наверное потому, что взрослые не дружили семьями. Впрочем, общались дети достаточно — улица сближала. В рассказах Анны Константиновны запомнились некоторые неожиданные детали. Например, воду в Камышине горожане брали по жетонам из расположенной неподалёку водокачки, и отец Вали, к удивлению редких прохожих, иногда ходил ранним утром по воду в... красных трусах. Своеобразная утренняя зарядка и «спортивная» форма...

По рассказу самой Валентины Михайловны, в их семье было трое детей, но братишка Вадим умер трёхлетним. Из письма сестёр Мухиных Е. В. Хорошунову: «Наш отец состоял главным бухгалтером камышинского Госбанка. Перед занятием города войсками Деникина он возглавил эвакуацию государственных ценностей и финансов по указанию уездного ревкома и под охраной милиции».

Вале не было и полугода, когда родители повезли её в Севастополь, где она гостила впоследствии подолгу вплоть до школьного возраста. Там жили её дедушка и бабушка, сестра мамы тётя Ксения и двоюродные братья Яша и Ермак. Детские впечатления не забываемы всю жизнь, и понятно, почему и откуда у неё была романтическая тяга к морю... Наряду с Камышином, город-моряк и крепость-герой Севастополь стал волнующе близким местом на земле.

Училась Валя в школе на улице Бородинской, 47 (сейчас это улица Пролетарская). Об этом напоминает камышанам установленная здесь памятная доска. С ней произошла, можно сказать, детективная история, к которой оказалась причастна и я.

В ходе сбора и оформления необходимых бумаг мне позвонила руководитель камышинского общества охраны памятников истории и культуры Н. В. Удодова и спросила, нет ли и у меня какого-либо документа, подтверждающего факт обучения Вали Мухиной именно в школе на Бородинской.

Валентина Мухина. Середина 1930-х годов Михаил Михайлович Мухин. 1910-е годы

Я тогда располагала письмом писательницы, присланным мне в феврале 1993 года (будучи незрячей, она, конечно, продиктовала его). Касаясь подробностей своей жизни в Камышине, Валентина Михайловна сообщала, что училась только в одной школе — на Бородинской улице в здании бывшей гимназии.

И вот момент открытия памятной доски. Появляются золотистые буквы на мраморе, и я с недоумением вижу, что в фамилию писательницы, как частенько оправдываются, «вкралась ошибка»: вместо «Петринская» выгравировано «Петрицкая». На другой день доску сняли, а ещё через день она появилась... на здании Сбербанка. То есть там, где её не должно было быть по определению.

Но вернемся в дореволюционный Камышин.

В раннем детстве злая сила однажды предстала пред девочкой в образе разъярённого быка. Произошло это в праздничный день на ярмарке, куда Мухины отправились всей семьёй.

Базарная площадь. Гулянье, шум, музыка. На Вале пунцовое платьице, красные туфельки и алый бант. Многолюдье, шум или что-то иное напугали стоявшего в небольшом загоне быка, и он стал мычать, метаться, рваться с привязи. Толпа начала разбегаться. И вовремя — бык освободился от пут.

Перепугавшись, Михаил Михайлович схватил наряженную в красное дочку, прижал к себе. Рядом с трудом бежала беременная жена. «Прикрыть мне лицо,— вспоминала Валентина Михайловна, — отец не догадался, да и не до того было: он бежал позади мамы, загораживая её от огромной рогатой животины, спасая жену и будущего ребёнка (через полтора месяца родилась Поплия). А я, крепко обняв папу за шею, смотрела назад, на догонявшего нас быка... Эта чёрная махина потом снилась мне в течение многих лет.

Бык уже настигал нас, когда хозяева одного из домовладений быстро открыли высокую массивную калитку, и мы буквально влетели во двор, где уже укрылось несколько человек. Калитку в момент заперли, а разъяренный бык чуть не сломал ворота. Наконец прибежали дюжие скотовладельцы и усмирили животное» (из автобиографических записок «Попытка автопортрета»).

После этого происшествия Валя до самого вечера молчала, спать легла рано. А утром родители обнаружили, что ребёнок заикается. В течение полугода девочку водили по врачам. Невропатологи, кроме всего прочего, рекомендовали «мягкое воспитание». Потому Валю в семье «баловали необузданно». Постепенно нервная система ребёнка справилась с потрясением — заикание прошло.

Но гораздо более тяжким было ее неожиданное столкновение со злом людским, общественным. Вот как писала об этом Валентина Михайловна:

«Я была дома и делала уроки, когда услышала с улицы крики и грохот. Распахнула окно и увидела движущуюся по улице разъяренную, пьяную от жестокости толпу. Она улюлюкала, свистела, кривлялась, била в тазы. Впереди идущих гремела пустая телега, запряжённая двумя лошадьми. К телеге за ноги был привязан мужчина, его распухшая багровая голова билась о булыжники пыльной мостовой... В курчавые волосы набились грязь и мусор. Я закричала и заплакала от жалости и страха.

Через секунду в комнату вбежала запыхавшаяся мама. Она поняла, что эта «процессия» пройдёт мимо нашего дома, потому торопилась закрыть и зашторить в доме окна. (Моя сестрёнка, к счастью, находилась в гостях у соседской девочки, в доме, который не выходил окнами на улицу.) И вот — опоздала. На мои заплаканные вопросы мама ответила, как умела. Вечером отец объяснил точнее: «Это, дочка, обыватели совершили самосуд над вором. Только слепой собственник бывает так жесток». После этого происшествия у меня появился тик лица и шеи, который не излечили уже никогда...» («Попытка автопортрета»).

Семейная библиотека была для всех Мухиных не только отрадой, но и жизненной необходимостью. Особенно для отца. Однажды в городской газете он прочёл объявление, что по такому-то адресу «продаётся за отъездом библиотека». Михаил Михайлович сразу поехал туда. Книги были хорошие и нужные, но стоили дорого. Он долго торговался, взял недостающую немалую сумму в долг, но библиотеку не упустил. Домой её привёз на четырёх возах!

Чего только не было в том «трофейном» собрании! Книги по истории Николая Костомарова, редкие (по крайней мере, для Камышина) издания по географии, в том числе рассказы о русских землепроходцах и путешественниках, отечественная и иностранная классика. А ещё сказки, поэзия, книги для детей и подростков... И Валя читала и читала, что в решающей степени определило её дальнейшую судьбу, подвигло к профессии литератора.

Говорят, в детстве и отрочестве прочитанное остается в памяти ненадолго. Но у Вали обнаружилась способность так углубляться в книгу, что она запоминала любой, в том числе довольно запутанный, сюжет, четко запоминала не только главных, но и второстепенных героев, ясно, до подробностей «видела» пейзажи произведений: океаны и леса, горы и пустыни... Плюсом ко всему она становилась интересной пересказчицей прочитанного, да нередко ещё и в собственной интерпретации. В нелёгком будущем эти способности не раз помогут ей и даже спасут жизнь.

Конкретный пример в подтверждение только что сказанного. Во время заключения в одном из лагерей она, «политическая», попала «по ошибке» к уголовницам в штрафной изолятор, где находилось около семидесяти женщин. И спас её от очень даже реальных издевательств, а то и увечий, именно талант рассказчицы. Эта история тоже описана в книге «На ладони судьбы». Вот отрывок:

«То, что меня везли отдельно, в кабине, и то, что я задержалась у начальника ШИЗО, не прибавило им симпатии к «контрику», то есть ко мне. Мне хотелось плакать, но я крепилась. «Неужели эти спекулянтки и проститутки, воровки и мошенницы, а то и убийцы, будут сейчас меня бить? Может, забьют насмерть... Стоило вынести то, что я вынесла, чтоб на шестом году заключения погибнуть так нелепо. Тщетно я ломала голову и не могла ничего придумать. Но вдруг как-то машинально встала и подошла к столу.

— Скучища какая!.. — сказала я громко и по возможности развязно... — Хотите, расскажу вам интересный ро́ман?

Они ещё смотрели на меня с отчуждением и злобой, но уже заинтересовались обещанной игрушкой.

— Значит так, действие происходит в Англии, лет сто назад. В одном маленьком городке проживал некий джентльмен по фамилии Копперфильд... Так меня ещё никто не слушал. Они ловили каждое моё слово. Никто не шелохнулся, даже не встал к параше. Я рассказывала до глубокой ночи, пока неожиданно не упала в обморок. Поднялся переполох.

— Она же голодная!.. — услышала я словно издалека. — Скорее всего, ничего не ела целый день.

Они извлекли на свет начатую пайку хлеба. В ШИЗО давали хлеба по триста грамм, а это была пайка работяги — на девятьсот. Я отломила кусок и поела с солью, запивая холодной водой. Стало легче... Десять дней я провела в штрафном изоляторе. И рассказывала внезапным подругам историю за историей. Десять дней я грелась в лучах любви однокамерниц...»

Как умелая рассказчица, повторим, она началась в детстве. И нередко читала большие произведения — с продолжением, на несколько вечеров. Слушателями были мама, тётя Ксения, сестрёнка, соседки и школьные подруги. «Мы усаживались вечерком поудобнее возле горячо натопленной голландки, на столе пел самовар, а за окном потрескивал мороз. О, как я тогда была счастлива!» — вспоминала Валентина Михайловна.

Это неодолимое желание как можно интереснее, частенько «в лицах», рассказывать о необычайных и загадочных событиях было не только талантом, но уже потребностью, которая через несколько лет станет выливаться в писательское ремесло.

Годам к четырнадцати к Валентине пришло увлечение театром. Еще один отрывок из её воспоминаний во время нашей встречи:

«Я записалась в школьный драматический кружок. Увы, я была дурнушка, да ещё и с нервным тиком. И посему учительница, руководившая драмкружком, давала мне роли тётушек и бабушек, а то и вообще оставляла без ролей. Пришлось ставить спектакли дома.

Двор наш был узкий и длинный, по бокам огороженные палисадники. И вот в самом конце двора отец и мой двоюродный брат Яша соорудили сцену. Яша нарисовал несколько декораций, мама сшила занавес, помогала мастерить парики изо льна. Я сама писала пьесы, была режиссёром. И, разумеется, исполняла главные женские роли. Героинь. В «труппе» меня слушались беспрекословно, зрители нас превосходно принимали.

Мы ставили многие спектакли, даже сцены «Фауста» Гёте. Каждое воскресенье к двенадцати дня собиралось всё больше и больше публики. Как ребят, так и взрослых. Но вскоре возникло затруднение — зрители требовали каждое воскресенье новую пьесу. Ведь приходили, в основном, одни и те же люди. А мы уже вошли в раж. Мы жаждали играть. «Труппа» умоляла: «Валя, придумай что-нибудь!..»

И я придумывала. Пока «труппа» отдыхала в начале недели от очередного спектакля, я спешно «соображала» новую пьесу. Иногда это было целиком моё произведение, случалось, что переделывала в пьесу какой-либо кинофильм, использовала сюжет прочитанного рассказа, повести и даже романа... В среду «труппа» собиралась и я читала очередную свою пьесу или доморощенную инсценировку. Распределялись роли, и после одной-двух репетиций шёл спектакль.

Как сейчас помню день своего торжества. В школе должен был состояться театральный вечер. Шла, не помню уже какая, пьеса: драмкружок готовил её ещё с прошлого года. Осень была тёплая, и я решилась дать бой. На всех подступах к школе мы расклеили свои самодельные афиши. Мы предлагали пьесу под названием «Трагедия любви» (по какому-то кинофильму). В результате вечер в школе был сорван, все учащиеся устремились к нам. Учителя были возмущены. Отца вызвали в школу прямо с работы.

— А почему вы не привлечёте их в школьный драмкружок? — резонно поинтересовался отец.

Крыть педагогам было нечем. Попытались привлечь. Но мы уже познали сладость самостоятельного творчества... Наш дворовый театр существовал, пока я не окончила школу».

В 1927 году семья Мухиных переехала в Саратов: Михаила Михайловича пригласили работать в Государственный банк. Валентина решила поступать на исторический факультет университета имени Чернышевского. Будущему писателю, рассуждала она, необходимо хорошо знать прошлое своей страны и мира. Экзамены она сдала хорошо, но студенткой не стала: преимущество при зачислении имели дети рабочих и неимущих крестьян, а Валентина была дочерью служащего.

Через некоторое время Михаилу Михайловичу предложили пост заведующего отделением Госбанка на Алданских золотых приисках, и вся семья направилась в далекую Якутию. Шла зима 1929 года. Сначала ехали по железной дороге до станции Большой Невер. Здесь пересели в сани. До посёлка Незаметного (будущий город Алдан) было ещё шестьсот пятьдесят километров к северу...

Следующая страница