Температура в городе опустилась до минус сорока — без крайней нужды из дома и носа не высунешь. Дороги опустели. Тишина, непривычная для беспокойного города, — ни звука, ни скрипа снега под ногами прохожих. Холод задирает, подгоняет испуганных редких путников на обезлюдевшей улице. Ничто не будоражит, не нагнетает суеты. А главное, оказавшись в одиночестве в столь сильный мороз, внезапно осознаешь всю свою человеческую слабость, полную зависимость от природы. А ведь мы совсем разучились с этим считаться: подобно тому, как проклевывается из-под прохудившегося асфальта хрупкий росток, в душе пробуждается задавленная цивилизацией истинная натура человека, он замечает, как вспыхивают в крупных чистых снежинках звездочки — желтые, оранжевые, красноватые, синие и даже бирюзовые. И что тогда до мороза — сибиряк не тот, кто не мерзнет, а тот, кто надёжно одет.

Володя одет как надо. И мороз ему по нраву. Идти вот так, по пустым улицам, один на один с собственными мыслями, очень даже интересно.
К своему удивлению, он вдруг понимает: при такой морозной погоде в мегаполисе — опустевшем, несуетном — можно думать о многом, и не хочется прятаться от непогоды в теплой квартире. Идти, пока есть силы, пока укутанное одеждой тело держит тепло, идти целую вечность по хрустящему снегу. Хрум-хрум-хрум. И в каждой клеточке мозга этот «хрум» отдается радостью. На безответные прежде мысли неожиданно приходит ответ, без которого все это небо над головой, эти редкие проклюнувшиеся из мрака звезды, внимательно глядящие на тебя жёлтые окна — словом, весь этот мир вокруг был бы пресен. Солью жизни в такой миг напитывается мир. И ты ощущаешь ее вкус, покуда замерли в гаражах промороженные машины, покуда прячется в своей норе спешащий, суетящийся человек.

— Помогите! Грабят! — вырвал Володю из размышлений пронзительный женский крик.

Володя не раздумывал. Догнать и скрутить грабителя ему, кандидату в мастера спорта, труда не составило. Тот, хотя и был ощутимо крупнее, но оказался рыхлым. Сдавать в полицию наглого вора он не стал, тем не менее и отпускать безнаказанным было не в его правилах. Володя с силой пнул его в бедро. «Отдохнешь на больничном, бегунок, — криво усмехнулся он, глядя на катавшегося от боли жулика. — Некогда с тобой по полициям волыниться».

Ограбленной женщине тоже было не до вора: жажду возмездия с лихвой компенсировала радость от совершенно неожиданного возвращения сумки.

— Что же вы в такое время по парку одна ходите? — позволил себе легкое недовольство Володя.

Женщина смутилась.

— Да я... ну... дура, конечно, — вдруг улыбнулась она виновато; улыбка из-за только что пережитого потрясения получилась напряженной, но глаза выдавали человека редкостно доброго. — Никак не ожидала... Вроде такой морозяка, на улице никого! Срезала дорогу на свою голову! Даже не знаю, как вас благодарить. В сумочке, по большому счету, ничего ценного нет, но у меня там документы на усыновление одного нашего мальчика. Я в детском доме работаю... директор. Их бы, конечно, восстановили, но это столько потерянного времени, нервов. А главное, и новые родители (прекрасные, кстати, люди) уже ждут не дождутся. Их в Саратов переводят, нужно уезжать, да и мне самой ребенка не терпится поскорее в хорошую семью отдать.

— Никогда не думал, что в детских домах такие молодые директора работают. К тому же ходят пешком, а не на машине ездят, — пошутил Володя.

— Бывает, — рассмеялась она. — Меня, кстати, Лидией Сергеевной зовут, можно просто Лида. А машина в автосервисе стоит, поломалась.

— Понятно. А меня зовите просто Владимиром.

— Хорошо, так и буду вас звать — «просто Владимир».

— Договорились. А давайте я вас провожу. Вам вообще далеко?

— Ну, чуть больше остановки осталось.

Лида окинула его долгим взглядом.

— А вы знаете, сегодня сочельник, особенный день. Если кто благое совершил, то может многое в награду получить. Вот загадайте желание, и оно обязательно сбудется!

— Зачем? — недоуменно пожал плечами Володя. — Я не особо-то верую... так. И потом, мое желание не из тех, что сбываются.

— Почем знать! Пока жив, надо верить и надеяться, а иначе зачем тогда и жить-то?

— Ну, не знаю, — неопределенно протянул он.

Завидев приближавшегося к ним рослого мужчину, Лида воскликнула:

— А вот и мой муж! Еще раз благодарю от всего сердца, от наших детишек. Заезжайте к нам в детский дом, будете желанным гостем. Обязательно приезжайте, — повторила она, — нашим детям не хватает общения, особенно с такими мужчинами, как вы.

— Какими «такими»?

— Ну, с настоящими — добрыми, сильными. Так вы приедете? — с надеждой спросила слегка смущенная Лида.

— Ну, хорошо, — не смог отказать Володя.

Поздоровавшись с подошедшим мужчиной, он поспешил распрощаться:

— Вы меня извините, я побегу: жена ждет.

Неподалеку находилась остановка, и Володя направился к ней: и так сделал лишний крюк в сторону, а дома — Маша звонила — ужин стынет. Время было еще не позднее, и маршрутки пока ходили.

Душа ликовала — не оплошал: за добро постоял, жулика проучил, ребеночку, получается, помог. Замечательный вечер. И сам не заметил, как запел, но осекся, смутившись от внезапного появления прошмыгнувшего мимо  подростка. Стоило лишь тому скрыться, Володя тут же замурлыкал под нос снова. Подумаешь, что мороз принялся щипать нос, — прижал к лицу варежку, задышал в нее теплым воздухом, отогревая, и снова затянул тихонечко: «Ой, мороз-моро-оз, не морозь меня...» Скоро дом, тепло, горячий чай и мягкий диван с недочитанным рассказом Куприна!

Однако расстаться с ролью спасителя не получилось. Возле остановки, под окном дома, прямо в сугробе спал пьяный мужик. Две женщины с ребенком ожидали маршрутки, и никто из них, к удивлению Володи, не удосужился даже подойти к замерзавшему человеку. Тот, правда, утеплён был добротно, однако против такого мороза и овчинный полушубок не доспехи, и унты на собачьем меху не спасение.

Володя наклонился к человеку, принялся растирать ему снегом щеки, и пьяный немного пришел в себя.

— Ты че меня... муча-и-ишь? — занемевшие губы его еле двигались.

Везти пьяного домой пришлось на такси, потому что жил Игорь (так он представился в машине) не близко. Володя опасался, что тот мог ошибиться с адресом, однако после того, как они вошли в указанный подъезд по его «таблетке», Володя перестал переживать.

Дождавшись, когда Игорь откроет дверь, он поспешил ретироваться:

— Ну все, теперь ты и без меня обойдешься.

Но Игорь вдруг застонал:

— Нога! Ногу не чувствую! У-у-у...

Володя со злостью выдохнул: дома ждала жена, и вообще, давно уже пора было вернуться, а тут... какой-то пьяный недотепа!

— Дома-то есть кто? — не скрывая раздражения, спросил он.

— Миша.

— А это кто? Сын?

Игорь снова застонал. Отбросив всякие церемонии, Володя громко позвал:

— Михаил!

Никто не отозвался.

— Михаил! — еще громче выкрикнул он.

«Наверное, дома нет», — подумал Володя.

Дверь в комнату была открыта настежь, и пробивавшийся из коридора свет выхватывал из темноты диван у стены. Володя уложил на него Игоря, снял с него унты, а затем, преодолевая брезгливость, стянул заношенные до дыр, вонючие, лоснившиеся от грязи носки. Ледяные мурашки пробежали по телу: правая нога была белой, как снег.

Не дожидаясь, пока приедет вызванная им «скорая», Володя набрал в ванной полведра холодной воды и опустил в него ногу бедолаги, чтобы смягчить его страдания. Тот облегченно выдохнул.

— Сейчас приедет «скорая».

— Угу... — недовольно сморщился Игорь. — А это... а Миша как же? 

— Какой Миша?

Игорь словно не слышал:

— Мишу-то с кем оставить? Маленький он еще.

— Какой Миша? Сын, что ли? Сколько ему лет?

— Четыре.

— А мать где?

— Умерла. Вчера сорок дней было. Сердце у нее... порок с рождения.

Володя сочувственно покачал головой:

— Да-а... соболезную. Как же ты тогда такого маленького сына одного оставил, а сам бухаешь где-то?

— Племянник он мне, сестры сын.

— Все равно, нельзя так, — сдерживая недовольство, сказал Володя.

Игорь, на удивление, хоть и был нетрезв, спорить не стал, сокрушенно опустил голову:

— Конечно, нельзя. Я думал быстро обернуться, пока он спит. Тетю Зину с ним оставил, соседку. У нее и ключи есть, если что. Я ей звонил: все нормально, — Игорь поморщился, — с товарищем одним заболтался, ездил насчет работы. А в больницу мне нельзя, никак нельзя. Родных у нас никого. Заберут еще в детдом, попробуй потом вернуть! Нет, я в больницу не пойду.

Володя присмотрелся к нему повнимательней: вроде не ханыга, обычный работяга. Пьющий, правда, сразу видно, однако не опустившийся все же.

В коридоре послышалось шлепанье босых детских ножек.

— О, Миша! — обрадовался Игорь при появлении заспанного мальчугана. — А тетя Зина где?

— Дяденька строитель позвал.

Обычно к детям Володя относился ровно, Миша же сразу чем-то приглянулся. Мальчик присел возле него на стульчик и стал расспрашивать, как его зовут, кем работает. Затем рассказал, что, когда вырастет, станет доктором в белом халате и будет глядеть в подзорную трубу.

«Мой Васятка был бы сейчас таким же, — с горечью подумал Володя, — так же лепетал бы. Эх, Васятка, был бы ты сейчас жив!» И вспомнился крошечный гробик, крышку которого не открывали, потому что лежали в нем растерзанные взрывом кусочки собранного по частям тельца. Два таких гробика похоронили в тот день рядом — их Васятки и соседского Егорушки. Только Егорушку похоронили вместе с родителями, а Васятку — с бабушкой. В тот день похоронили многих из их подъезда.

Вообще не зря говорят, что человек чувствует смерть близких. Они с Машей смотрели в театре спектакль, и вдруг на обоих напала необъяснимая тоска — хоть волком вой! «Володя, — зашептала в ухо жена, — мне что-то не по себе. Боюсь, как бы дома чего не случилось».

Без лишних слов поспешили покинуть зал. Атмосфера театрального фойе вмиг утратила всю свою торжественность. Они оба, не находя себе места, метались по длинным коридорам в ожидании, когда же наконец бесконечно длинные гудки прервутся голосом Машиной мамы. Она не отвечала. Какой уж тут театр — домой!

То, что они увидели возле дома, было настоящим кошмаром — дома практически не было. Вместо их квартиры и верхней, над ними, зияла страшная черная дыра. На земле лежали раскуроченные бетонные панели, в окнах уцелевших соседних квартир торчали осколки побитых стекол. А дальше все как в тумане, из которого появлялись и вновь растворялись в нем сосредоточенно-скорбные лица пожарных, спасателей, медиков. Взрыв газа!

— Что говоришь? — очнулся от горестного воспоминания Володя.

— Я говорю, зря «скорую» вызвал! Все равно в больницу не поеду. Заберут иначе племянника.

— Почему заберут-то? — удивился Володя. — Ты же не один на белом свете! Оставь на друзей, соседей.

— Точно, тетю Зину попрошу. Она на пенсии, соседка моя, — вдруг вспомнил Игорь, одобрительно поднимая кверху большой палец. — Во такая женщина!

День продолжал выкладывать свои сюрпризы: тетя Зина, которая, как по заказу, появилась в квартире сразу же после слов Игоря, оказалась бывшей классной руководительницей Володи. Самое приятное, что Зинаида Ивановна признала его, даже несмотря на то, что за двадцать-то лет он успел вырасти, возмужать, измениться. А главное, была очень рада ему, как и он ей. Однако Игорю, как ни сокрушалась, помочь ничем не могла: на завтра у неё была назначена операция.

От Зинаиды Ивановны исходил запах щей — какой-то особенный, поднимавший из самых глубин памяти, из детства что-то неуловимо знакомое. И этот запах породил в Володе неожиданное, умиротворяющее спокойствие. «Как, оказывается, мало нужно человеку для равновесия, — подумал он. — Всего-то, а на душе уже так хорошо». Мысли его потекли спокойней, и он сразу понял, что должен делать.

Лида, с которой Володя связался по телефону, сразу же согласилась:

— Да, конечно же! Привозите! В принципе, если ситуация безотлагательная, привозите хоть сегодня — я позвоню и распоряжусь. Но если есть возможность, лучше завтра с утра.

— Знаете, Лида, самое сложное, что дядя мальчика категорически против официального оформления. Можно будет обойтись без оформления? Это ненадолго, недели на две.

— Ну... — Лида задумалась, — пару недель, пожалуй... м-м-м... можно, а дальше посмотрим. Будем вас ждать.

Отключив телефон, Володя обратился к Игорю:

— Я вот что хочу предложить. В больницу тебе определенно надо, не то без ноги останешься. Мишу я отвезу на это время к одной замечательной женщине в детдом. Она там директором. Оформлять, ты уже слышал, не будем. Так что в этом плане никаких проблем у тебя не будет. А чтобы ты не боялся, что незнакомому человеку ребенка доверяешь (мало ли кто я?), вот смотри мои права. Видишь? Бондарь Владимир Иванович. И Зинаида Ивановна подтвердит мою личность.

— Конечно, Игорь, соглашайся, Это Вова Бондарь, мой ученик.

Володя быстро зашел в интернет с телефона и набрал в поисковике свои данные.

— Ну что, видишь? — протянул он телефон Игорю. — Вот мое фото. Узнаешь?

Игорь внимательно посмотрел на фото, затем на Володю, утвердительно кивнул.

Володя мягко положил ему на плечо руку.

— Видишь: заслуженный тренер России по лыжным гонкам, извини уж за нескромность, известный. Найти меня проще простого. По-хорошему, мне оно не надо вовсе — тебя, дурака, жалко, а больше мальчика. Ну, думай, решайся. Я уговаривать не собираюсь, просто останешься без ноги — и все!

 Зинаида Ивановна поспешила поддержать Володю:

— Игорь, ты не бойся, я Володю со школьной скамьи знаю. Он очень ответственный человек. Если слово дал, то в лепешку расшибется, а сделает. Он с детства такой — надежный. А меня прости, никак не могу тебе помочь. И потом, они с Мишей уже и общий язык нашли, а это немаловажно.

Игорь хмуро оглядел обмороженную ногу.

— Ладно, делать нечего, согласен. Только телефон мне свой дай, и директора детдома тоже.

Домой добрались быстро. Правда, таксист заломил цену в два раза выше обычной, но было уже не до этого. Открывая дверь, Володя переживал, как встретит его с чужим ребенком жена, и мысленно уже готовил защитительную речь. В прихожей горел свет — Маша ждала, не ложилась.

— Ну что за сюрприз, о котором ты говорил по телефону? — появилась она.

— А вот, знакомься — Миша! Наш постоялец. Утром отвезу в детдом. Давай накрывай на стол — все расскажу.

Маша внимательно посмотрела на мальца и приветливо улыбнулась ему, отстраняя мужа в сторону.

 — Ладно, сюрпризник, иди отдохни. Я сама раздену мальчика.

Сняв с малыша верхнюю одежду, она с грустью шепнула мужу:

— Как он похож на нашего Васятку — такие же белые, как сметана, волосы.

— Маша, да ведь в этом возрасте все дети похожи, — Володя обнял жену за плечи.

Но и на следующий день Миша остался у них. Игорь, к которому Володя приехал вместе с малышом, охотно с этим согласился, услышав от племянника, что ему «у дяди Володи и тети Маши весело».

А Миша, и правда, быстро освоился в их доме. Особенно полюбились ему сказки, которые Маша читала по вечерам. Он слушал доверчиво, с таким забавным выражением лица, какое бывает только у маленьких: округленные от восхищения глаза, приоткрытый рот, и сам он вытягивался вперед, позабыв обо всём на свете и видя перед собой только доброго и отважного Ивана-царевича, преодолевающего страшные дремучие леса по пути к своей прекрасной Василисе.

«Наш Васятка был бы сейчас таким же», — с грустью улыбнулась про себя Маша и погладила мальчугана по головке.

— Читай, тетя Маша, читай! Не отвлекайся! Что дальше? — смешно залепетал Миша.

Маша приобняла своего внимательного слушателя.

— Читаю, читаю. Никуда наш Иванушка не денется. Мы в этой книжке всегда его отыщем.

— Правда-правда? — детские глазки загорелись восторженным удивлением.

— Правда, — рассмеялась Маша, еще крепче прижав к себе ребенка.

От ее первоначального намерения сохранять вежливую, доброжелательную дистанцию с мальчиком давно уже не осталось и следа. Поначалу сдерживало опасение прикипеть к Мишутке, ведь всё равно их ожидало расставание, да и мальчику это после смерти матери может разбередить душу. Вдобавок к этому, если кто-то из чужих детей вызывал у нее притяжение, желание приласкать, она всякий раз испытывала странную вину перед погибшим сыном. И как-то само собой получилось, что именно теперь, когда это белоголовое озорное чудо находилось рядом, она не могла устоять перед его обволакивающим теплом. Машу тянуло к этому жизнерадостному озорнику, и потому материнские чувства всё-таки взяли верх: будь что будет, какая дистанция!

За дверью послышалось бряцанье ключей. «Ой, Васят... — она осеклась на полуслове, — Мишутка, пошли дядю Володю встречать».

Не разуваясь, он подхватил мальчика, крепко прижал к себе жену.

— Какое сегодня число, дорогая?

— Десятое января.

— Запомни этот день навсегда! Я сейчас, — Володя отстранился от Мишутки с Машей и в каком-то лихорадочном возбуждении быстро разделся, повел их в комнату. Маша в молчаливом ожидании смотрела на мужа, заинтригованная его поведением.

Володя вынул из портфеля папку и, глянув в напряженно устремленные на него глаза жены, просиял окончательно, не в силах более сдерживаться:

— Васятка-то наш жив! Нашелся!

— Вова, ты что? Ты что такое говоришь! Как он может найтись? Откуда? Он же...

— Да вот же он! — Володя подкинул мальчика. — Это и есть наш Васятка!

Маша побледнела, выпрямилась в напряженную струну: что с мужем, что он еще выдумал? Хотя, странно, ведь и у неё самой проскакивала эта необъяснимая фантазия: как хорошо, если бы вдруг этот самый мальчуган оказался ее собственным сыном. Мечтала об этом, словно верила в сказку, — добрую, светлую, в которой сбывается всё и даже то, во что и поверить невозможно.

Однако сейчас что-то и в самом деле произошло, что-то необычное. Она видела это по лихорадочному возбуждению мужа, чувствовала разлетавшиеся от него, как электрические разряды высокого напряжения, счастливые токи. Что-то произошло, точно. Но что?

— Володя, что за шутки! Какой Васятка, нет уже Васятки, — губы ее дрогнули, но она сдержалась.

— Хорошо! Тогда фокус номер один! — торжественно провозгласил Володя, раскрывая папку.

Мишутка в недоумении вертел стриженой головой, ничего не понимая: вначале дядя Володя был какой-то странный и совершенно несолидный — не как всегда, а теперь что-то стало происходить с тетей Машей. Она разглядывала какую-то фотографию и как будто замерла, даже перестала дышать.

— Откуда у тебя этот снимок? Это же... — Маша откинула назад голову, устремив напряженный взгляд на возвышавшегося над ней Володю. Она не могла поверить:

— Это же Васятка! Ну да, точно он! Но у нас никогда не было такой фотографии. И одежда чужая. Где ты ее взял?

Мишутка тоже посмотрел на фото.

— Это я! — Он ткнул пальчиком в снимок. — Это у нас дома в серванте стоит, я тогда еще маленький был.

Маша побледнела, руки ее бессильно свесились.

— Вова, этого не может быть! Мы же его... — губы ее задрожали.

Муж крепко сжал её руку.

— Маша, может. Я сам боялся поверить, но все сходится.

Мишутка совсем растерялся. Что с ними происходит? И почему они так странно смотрят на него?

— Володя, это все-таки лишь фотография. А вдруг это просто невероятное сходство? Я... я боюсь ошибиться, это будет невыносимо, — слабо прошептала Маша.

— Я тоже боялся. Поэтому и не стал тебе сразу рассказывать. А теперь смотри. — Володя приподнял на мальчике маечку. — Видишь?

Машины глаза наполнились слезами.

— Родинка, как у Васеньки, под лопаткой.

— Да, Маша, точно на том же месте, это она самая и есть. Помнишь, когда он у нас родился, — Володя кивнул на мальчика, — я сразу сказал, что в случае чего по этой родинке всегда смогу его отыскать. И если бы не она... Я когда купал его в самый первый день, сразу ее заметил. Ты же обратила внимание, что я тебе его мыть не давал и одевал сам? Это чтобы ты не переживала раньше времени, ведь и в самом деле: а вдруг? Я и сам поверить не мог. Сказать по правде, меня и раньше часто сомнения одолевали, просто не хотел говорить, чтобы не рвать понапрасну душу. Почему так мало нам от нашего, — Володя запнулся, — от... останков ребенка дали, а главное — черепных костей. Ты же помнишь, нам тогда сказали, что тельце разорвало и кусочки смешались с разрушенным материалом — больше, мол, ничего не удалось собрать. Так вот, поехал я на следующий день после того, как нашего Мишутку-Васятку привел, на его квартиру. Я тебе уже говорил, что соседка этого Игоря — моя бывшая классная руководительница. Ну, поговорил с ней по душам. Так вот, она сказала, что сама толком не знает, не видела Иру в положении (так ее покойную соседку звали, ну, ту женщину, якобы мать Миши). И с мужем Ира уже тогда в разводе была. К тому же брюнетка она. Видишь, вот уже первая зацепка. Теперь слушай дальше. У Зинаиды Ивановны ключи от квартиры Игоря хранятся. В общем, фотографию я там и взял. Это второе. Дальше: там же и метрики Васяткины на полке лежали. И вот тут вообще интересная картина складывается: жила женщина в таком большом городе, а рожала в крошечном райцентре. С чего бы это? Там что — сервис особенный? Или профессура обслуживает? Помнишь, я вчера по делам ездил. Так вот, я туда и мотался. Воспользовался своими знакомствами в полиции и выяснил: тетка покойницы работала в ЗАГСе. Племянница ей рассказала всю правду, как она сама думала: что семья погибла и что ей жалко стало такого чудного малыша. Тетка тоже малыша пожалела — сделала на него документы.

— Вова, это что, правда?

— Да, Маша, как ни удивительно, но, видимо, и такое бывает. С теткой этой я встретился, слово ей дал, что разговор наш никаких последствий для нее иметь не будет. Ну, она мне все, как было, и рассказала. Ира в тот вечер проезжала мимо нашего дома на машине, взрыв на ее глазах произошел. Видишь, все сходится. Она сразу бросилась на помощь. А Васятку нашего в сугробе нашла: волной выбросило в окно. Ни царапинки не получил, даже замерзнуть не успел. Ира его сразу же в машину отнесла, чтобы отогреть. Выскочила, хотела у подъехавших медиков насчет него узнать, а тут рядом две женщины между собой сетуют: мол, в двенадцатой квартире...

— Это же наша квартира... — слабо выдавила из себя Маша.

— И я о том же! Так вот, слышит Ира, как женщины говорят, что в этой самой квартире вся семья, даже младенчик годовалый и бабушка, которая как раз в гости приехала, погибли. Ну, в общем, поняла Ира, что это они про Васяткиных родственников толкуют, и жалко ей стало, что такой хорошенький малыш теперь в детский дом попадёт. К тому же у неё самой детей не могло быть из-за врождённой неизлечимой болезни сердца.

— Да, да, — рассеянно произнесла Маша, не в силах поверить, что жизнь горазда на такие невероятные сюжеты с чудесным финалом. Она заплакала от счастья.

Мальчуган дернул Володю за рукав:

— Почему тетя Маша плачет?

— От счастья, сынок, от счастья.

Обнимая жену и чудом обретенного сына, который прильнул к нему, Володя произнес:

— Да, Маша, послезавтра будет готов результат теста на ДНК. Но это для официального разбирательства, а нам и так все понятно.

Маша, сдерживая слезы, согласно кивнула головой. Счастливый отец, машинально рассматривая иллюстрацию в лежащей на столе книге сказок, в ту минуту подумал, что даже у самой необычайной истории где-то скрывается кончик ниточки, за которую потяни — закрутятся вихрем события, покатятся и непременно выведут к счастливому концу. А не потянешь... При этой мысли Володя невольно передернул плечами от страха: а что было бы, если бы в тот морозный сочельник он не помог пьяному, не привёл бы его домой? Страшно подумать...

Олег Куимов