Уста грешные...

Словом можно не только ранить — даже убить. Но всё это высокие рассуждения, философия, красивые выражения... Сейчас, в настоящий момент, у меня донельзя осязаемое дело, конкретное, прикладное к грешным устам моим, говоря в высоком штиле... И пока мои проколотые губы остро мучает боль, я поведаю вам свою историю. Можете считать меня сумасшедшим, для меня это уже неважно. Итак...

Каждый наверняка хотя бы раз сталкивался с чем-то невероятным. Вот и я столкнулся. В один прекрасный день мне стало ясно: на кого бы я ни насылал проклятия, все их получали воплощенными сполна.

Взять продавщицу нашу, Маринку. Когда-то она мне бутылку после одиннадцати не продала. Постановлением прикрылась, а сама точно хотела мне настроение капитально испортить. Вот я, в злости и унижении, и пожелал, чтоб у нее детей не было. И что вы думаете? Живут который год с мужем, а потомства не предвидится.

А заведующая магазином, куда я на грузовой «Газели» молоко привожу? Она враз прыщами покрылась. Вроде ни с того ни с сего. А разобраться — потому что хамила мне, ругались с ней постоянно. Мол, поздно на точку приезжаю, молоко почти прокисшее привожу. И вот теперь ходит тише воды, ниже травы. Может, поняла, за что наказана. Хотя вряд ли дошло. По мне, глуповатая она.

Наркушу Тимоху припоминаю, которого «Жигуль» насмерть сбил, вскорости как хату мою обокрали. Тогда еще ни железных дверей, ни хитроумных запоров, ни личных домофонов в квартирах простых смертных не было. В середине девяностых, помните? Не поверите, но входную дверь своей квартиры я монетой при необходимости умудрялся открывать, полтинником. Вот и гости дорогие открыли да обчистили. Магнитофон, видеоплеер, телевизор новый — всё вынесли. Милицию вызвал, следователи приехали, заявление приняли — и все дела, тишина. Свидетелей нет, улик тоже.

Я Тимоху подозревал, хотел, чтобы его посадили, потому как вор он был законченный. Но доказать ничего не мог, по закону наказать не получилось. Однажды столкнулся с ним в подъезде и обрушил на него весь скопившийся гнев и проклятия. И, довольный, на работу поехал. А через два дня узнаю, что раскумаренный Тимоха под «Жигуль» угодил. Вот с тех пор и начал проклинать тех, кто, по моему мнению, этого заслуживал. Даже сдерживаться не получается, хоть какую гадость, но пожелаю собеседнику, если он, конечно, первым гадости делает и злит меня.

Злят меня, между прочим, многие... Главное, чтоб наказуемый находился рядом и слышал, как я его проклинаю, — тогда неприятностей ему не избежать. Как говорится, проверено практикой.

Всё бы ничего, но однажды меня самого, похоже, прокляли. Вскоре после рождения сына Сашки. Семейных забот тогда прибавилось, опять же работу поденежнее надо было искать. Жёны в таких случаях, понятно, зудят, но моя меня просто пилила, изо дня в день. С высокооплачиваемой работой ничего не получалось, вот она меня, видать, и прокляла. И пошло-поехало: развод, раздел, алименты, с сыном эта обозлившаяся козочка не давала мне общаться. Когда Сашка подрос, она его вообще капитально настроила против меня. В конце концов они уехали. В другой город.

Много раз я добивался встреч с сыном. И всегда без толку. Получалось, что закон на стороне жены. А что на моей? Да ничего. Выходило, что я просто жалкий неудачник, ненавидящий всех и вся. Или вообще идиот...

И так, и этак пробовал избавиться от этой чертовой привычки людей проклинать. Всё напрасно. К тем же психологам ходил. Послушают они, справочники свои полистают, и прямиком меня к психиатрам. Термин даже для моего случая придумали: «моторный автоматизм». Пойми-ка толком. Вздохну я и в ответ желательный прогноз им прямо в лоб рублю: «Чтоб вы сами с ума посходили!» Кстати, никому из них после этого хуже почему-то не стало. Надеюсь, догадываетесь почему? Зачем людям желать чего-то, когда зачастую у них это всё уже имеется...

Но в последнее время я всё чаще стал сомневаться, даже разочаровываться в силе своих проклятий. Почему, например, многие из тех, на кого я и не думал накликивать беду, даже незнаком с ними, тоже несчастны? Неужто и впрямь всё это — результат моей болезненности и мне лишь грезятся мои странные и страшные по последствиям способности? Или всё-таки я вольный иль невольный источник зла? Голова кругом идет от неопределенности. И не знаешь, как это всё определить и кто бы помог определить. Во всяком случае, не врачи...

Недавно узнал, что сын в наш город приезжает, и решил сделать ему подарок. Купил интересные часы. Выглядят как браслет, а кнопку нажимаешь, и цифры загораются. Собрался с духом, позвонил сыну. Но он и увидеться не захотел. Расстроился я — словами не передать. А вывод таков: ни черта время не лечит. Все прежние раны не зажили, не затянулись. Всё-таки нашел силы еще раз позвонить, и Сашка согласился встретиться. Нехотя. Наверное, про подарок узнал. Хитрая он всё-таки натура. Весь в мать. Сколько резких слов хочется по этому поводу сказать, но лучше промолчу.

Больше ни единой грубости, тем паче проклятия.

Ни единого обидного слова, ведь сын будет рядом.

Я так решил. Сам.

Затягиваю крепкие нитки... Боль становится нестерпимой. Уже не душевная — физическая. Плоть моя просто орёт! Вернее, мычит... Ничего, надо терпеть. Только бы увидеть сына после стольких лет. Только бы не навредить ему. Накормлю его, напою свежим молоком. Как когда-то в детстве...

Вот он, долгожданный звонок в дверь. Пока шел открывать, осенило новой версией: «Мы потому наживаем невзгоды, что посланные кому-то проклятья возвращаются к нам. И никто другой в этом не виноват». Впрочем, эта мысль стара как мир. Еще бы мир чаще руководствовался ею...

Распахнул дверь, счастливо взираю на гостя. Вот он, мой Сашка. Сто лет не видел. Вырос-то, возмужал. Жаль, что сказать ему ничего не могу. А вот он недоуменно спрашивает о чем-то, глядит как-то испуганно и участливо одновременно. Понятное дело, испугаешься, ведь родитель собственные уста грешные попросту зашил. Зрелище ужасное. Особенно когда понятия о причинах этакого поступка не имеешь...

Пусть, пусть недоумевает. А я стерплю боль, ничего.

Главное — ненароком не навредить ему.

Кровиночка

Еще не рассвело, а маленькое создание, завернутое в пеленки, проснулось и плачет. Значит, пришло время кормить. Едва размыкая непослушные веки, иду к кроватке. И сынишке, и мне нелегко, но мы боремся, и пусть твердят, что надежд у нас уже не осталось, что будущего у нас попросту нет.

Уже полгода с нами не живет отец малыша. В один день он собрал вещи и ушел, даже не попрощавшись. А перед уходом как заведенный бормотал, что ему нужна доза. Может, лежит сейчас где-то, смакуя очередной кайф. Скорее всего, завел себе новую подругу. Или помер. Лучше уж так, чем мучить бесовщиной себя и других...

Не так-то давно многие мужики в квартале оглядывались на меня, рассыпались в комплиментах, предлагали свидания, а то и клялись в любви. И что теперь? Где оставшиеся порядочные парни, коих в моей жизни встречалось немного? Враз исчезли, как будто и не было. Лишь кучки серых местных алкашей да наркоманов тычут вслед лапами, оскорбляя меня и сына. Ненавижу их.

К трудностям мне не привыкать. Никогда не жила в «шоколаде», родители в нашем райцентровском поселке много не зарабатывали. Когда отец внезапно стал инвалидом, денег в семье и вовсе не стало. Мне тогда только стукнуло шестнадцать. Надо было доучиваться в медучилище, но пришлось брать «академ» и искать работу. Подружка насоветовала податься в город. Там и начались мои хождения в поисках места, пока не оказалась в солидном доме, где предложили краткие курсы массажисток и почти сразу же соответствующую должность с удивительно высокой даже для города зарплатой. Но быстро открылось, что массаж был лишь прикрытием основной доходной «деятельности»...

Влиятельные, состоятельные и прочие люди посещали этот богатый особняк далеко не с лечебными целями... Смазливые, но застенчивые студенты, дерзкие мордастые бизнесмены, уставшие от работы и семьи, приезжие держатели рыночной торговли из южных республик, нахальные бывалые власть имущие и осторожные новички-депутаты, потаенные развратники, сбрасывающие здесь свои благочестивые маски, — таким представал ежедневный «калейдоскоп» клиентов.

В том заведении я была чуть ли не самой молодой и вызывающе привлекательной, потому за мои услуги хозяева брали с «гостей» недешево. Но через год слегка замаскированным борделем вдруг вплотную заинтересовалась полиция, и эту, с позволения сказать, работу я потеряла.

Следующий год оказался труднее. Устроиться на нормальную работу было очень сложно, а если где и принимали, то вскорости увольняли или я уходила сама. Меня нередко узнавали и открыто посмеивались бывшие клиенты. Они вдруг проносились мимо на машинах, обдавая дорожной грязью, или неожиданно натыкались на меня где-нибудь на улице. Бывало, что кто-то высовывался из окна дома, кидая мне вслед едкие пьяные реплики, словно сигаретные окурки. Ничего не оставалось, как молча проглатывать боль и обиду и даже внутренне соглашаться с тем, что обидчики хоть в малости, но правы...

Отец вскоре умер. Я приехала домой поддержать мать. Но и она недолго протянула. Я не нашла ничего лучшего, чем каждый день выпивать по банке «Ягуара», чтобы ненадолго поддерживать пусть иллюзорный, но хоть какой-то тонус.

Когда я встретила его, думала, что наконец повезло. Говорю «его», потому что не хочу называть это имя. Считаю, что недостоин. Работал он отделочником, делал ремонт в магазине, куда мне удалось ненадолго устроиться. Увидев меня впервые, сразу заинтересовался. Тогда я еще не знала, что он наркоман со стажем. Конечно, бледная кожа и худоба выдавали его, но это было легко объяснить и другими причинами. Потому в первую нашу встречу я не придала его внешнему виду особого значения, тем более что новый знакомый как-то легко и естественно протянул мне руку помощи, пригласив пожить у него на съемной квартире.

Посиделки с банками горячительного по вечерам продолжались, но уже дома у моего не просто знакомого, но, как мне казалось, возлюбленного. От миражных мыслей, что жизнь налаживается, «Ягуар» становился слаще и вроде бы успокаивал, согревал, вливал энергию. В том, что мой гражданский муж уже опытный наркоман, я убедилась быстро, но надеялась на лучшее. Он постоянно обещал «завязать», но срывался снова и снова. Обыкновенная история...

Когда я забеременела, все стало еще хуже. При виде его кайфующей, удовлетворенной физиономии я не раз просто заходилась в истерике, кричала. И это в ожидании ребенка!.. А он просто издевался, хохоча в ответ. Говорил, что бросать колоться не собирается, что на ребенка ему плевать. А однажды совсем открестился, мол, тот вообще не от него. Вроде узнал от людей, какой я была массажисткой, потому не верит ни одному моему слову. Проклятие этого чертова притона продолжало висеть над моей судьбой. Но и несостоявшийся муженек в конце концов оказался равнодушной сволочью и предателем...

Когда родился Дениска, он бросил нас и исчез навсегда. Лишь иногда, что поделать, я вспоминаю о нем, всё-таки отец моего ребенка. Накатывают грусть да тоска, но ненадолго. Лучше бы не вспоминала.

Дениска плачет. Маленький ангелок совсем не понимает, что он единственная мамина отдушина, главная радость в этом непримиримом с человечностью мире....

В горле пересохло от жажды и смятения. Мне нужно взбодриться. Известным образом. Этой недолгой бодростью наполнена алюминиевая банка на верхней полке холодильника. Привычный глоток, за ним другой. Кофеин вроде бы придает силы, чтобы не уснуть. Алкоголь коварно туманит разум. Рядом с алюминиевой банкой на столике детское питание. Беру бутылочку с соской, подхожу к колыбельке. Дениска дрыгает ножками, болтает пухленькими ручонками. Он не понимает, зачем я опять решаюсь идти с ним на многолюдную площадь. Нет, стоять там с протянутой рукой я не намерена. Просто случается, что какой-нибудь добрый дядя или богатая тетя умилятся маленьким человечком и негаданно озаботятся явно не сытым видом его молоденькой мамы. Да и подкинут сотню, а то и две, от щедрот своих. Так иногда бывало...

Дениска то и дело норовит прижаться к моей груди, ищет губенками сосок. Но я не позволяю, ведь мое молоко сейчас отравлено. Нет, нельзя.

И взбадриваться мне пора без этой отравы. Надо только пересилить себя, глядя на дитя. А я сильная. Я смогу. Потому что я люблю тебя, мой мальчик, чистая кровиночка моя... 

Провидец

Настя держала за руку своего маленького брата. Поздним летом они стояли на берегу неширокой спокойной речки, рядом с крутым спуском к медленно колыхающейся полдневным светом воде. Мальчик упрямо пытался вырваться из ее рук.

— Никуда ты не убежишь! — строго повысила голос сестра. — Успокойся и не терзай меня!

Он напряженно посмотрел на Настю, но тут же опустил немигающий взгляд. Девушка понимала, что ее братик — особенный. И нуждается в соответствующем отношении. Она воспитывала Лешу, невольно примеряя на себя роль матери. Их мама, на первый взгляд строгая, тепло и естественно любила детей вообще и своих в частности. Она с нескрываемым удовольствием, несмотря на все Лешины проблемы, хвасталась своими чадами перед подружками и соседями. Да и поболтать по-женски любила, медом не корми. Вот и Настя, когда в семье что-то приключалось, тоже нередко рассказывала о том, подражая родительнице, «по секрету всему свету».

— Ты должен обязательно в течение дня хорошо есть. Иначе у тебя не будет сил! — Уже перевалило за полдень, и Настя насильно тащила малыша от речного берега домой. Леша по-прежнему упрямился, спотыкался, но следовал за ней.

Их не такой уж большой, но двухэтажный дом стоял немного отстраненно от поселка, в негустом лесу, огороженный плотным тесовым забором. Первый этаж занимали обширный зал, уютная кухня и разные кладовки, второй — комнаты Насти, брата и находившихся с утра до вечера на работе родителей.

Когда они зашли в дом, сестра приказала Леше прибраться в его комнате. Он охотно помчался по ступенькам наверх.

— Смотри, поаккуратней там! А то, не дай бог, свалишься и чего-нибудь себе сломаешь! — крикнула вслед Настя.

Вскоре она уже накладывала в тарелку свежую манную кашу:

— Иди, поешь сначала, хулиган!

Но Леша спускаться не спешил. Настя крикнула еще раз. Никакой реакции. Она раздраженно поднялась по лестнице, толкнула прикрытую дверь комнаты брата. Леша сидел на полу и водил фломастером по бумаге.

Настя глянула на листок: странные очертания, напоминающие человека. Рядом — фигуры, вроде бы со сжатыми кулаками.

— Что это? — спросила Настя. — И кто же здесь изображен?

— Вот это твой Игорь, — указал мальчик на одну из фигур.

— Так уж и «мой»... — Мягкие пряди светлых волос склонившейся Насти слегка защекотали шею Леши. — А это кто?

— Злой дядька, вот кто! — в момент выпалил мальчик, подняв на сестру привычно упрямый немигающий взгляд.

— Ну ты и фантазер! — смешливо погладила брата по голове Настя.

— Позвони Игорю, — вдруг твердо вымолвил мальчик. — Скажи, чтобы он сегодня вечером к тебе не приезжал.

— Еще чего! — выражение лица Насти сразу изменилось. — Перестань меня к нему ревновать!

Но мальчик вполне ревниво и обиженно уставился в одну точку. Минуты общения прошли, и теперь он словно не реагировал на слова сестры. Даже когда Настя позвала его в кухню, он ничего не ответил, отстраненно покачиваясь на стуле.

Когда Леша ходил в садик, то с детьми там почти не общался, случалось, плакал, нередко вредничал. Говорил он очень мало, иногда молчал целый день. Приходя домой, часто садился на пол и подолгу раскачивался, как заведенный. Любил гулять у реки, собирать на берегу гладкие камушки, которыми играл у себя в комнате.

— Лучше б с домашними заданиями разбирался... — невольно вздыхали мать и сестра.

Врачи определили Леше безапелляционный диагноз — аутизм...

— Такие дети очень тонкие натуры, во многом загадочные, — сочувственно говорил врач. — Они вовсе не отсталые, не умственно травмированные. Не глупые, попросту говоря. Просто не такие, как все.

И впрямь — у Леши была завидная память на даты, имена, номера телефонов, названия городов, марки автомобилей. В дошкольном возрасте он уже хорошо считал в уме, внимательно читал рассказы для детей Толстого или «Каштанку» Чехова. Даже надолго как бы окунался в какое-нибудь «взрослое» произведение классического Гоголя или современного фантаста. Родителей не то чтобы пугало, но поначалу смущало, что их сын вдруг начинал говорить о себе в третьем лице.

— Леша хочет спать! — например, заявлял он, когда уставал.

Со временем родители и сестра примирились с тем, что Леша — ребенок необычный, разнообразная помощь ему стала для них привычным, необходимым делом.

В тот вечер, как и просил Леша, Игорь к ним не пришел, хотя Настя и не звонила ему. А наутро выяснилось, что по пути к ним местные пьяницы сильно избили его и ограбили...

С тех пор Настя стала серьезнее внимать словам брата. Когда они переехали в город, среди соседей пошла молва, что Лешка — предсказатель, чуть ли не провидец. Старики вроде бы в шутку, но спрашивали у него, когда и насколько повысят им пенсию, девушек интересовали имена грядущих мужей... Веселые студенты во время сессии называли ему несколько вопросов и тем экзаменационных билетов, чтобы Леша отгадал, какие именно попадутся им. И ведь практически все предсказания сбывались!

Конечно, бывало и по-другому. Вот вечно похмельный дворовый нытик Егор не раз спрашивал, сколько ему осталось жить. Этому Леша обычно ничего не отвечал или коротко, по-взрослому говорил:

— Сколько Бог отмерит.

Однажды Леша сидел на качелях, а Егор, трясущийся, с бегающими глазками, внезапно подкрался сзади. Решил неожиданно схватить загадочного мальчонку, чтоб тот никуда не убежал и предсказал ему, получится ли то, что он спланировал. Вон на втором этаже у соседа, друга по несчастью, на балконе среди рухляди от жены заначка постоянная, бутылка водки, а то и две. Вот пусть пацан и скажет наперед, смогу ли залезть на тот балкон незаметно и безнаказанно.

В общем, совсем чокнулся: подвалил тихо, как зверь, поганой ладонью рот ребенку зажал, чтоб не закричал. А Леша и не подумал кричать, свалился с качелей и сидит на земле, даже встать не пробует.

— Ты это... вставай, вставай... — чуть опомнился Егор. — Не бойся. Скажи, ничё мне не будет, если вон на тот балкон залезу? Получится у меня забрать нужное, а? Чего молчишь? Другим предсказываешь, а мне, значит, западло?

— Получится, дядь Егор, всё получится, — кивает Леша. Его немигающие глаза глядят куда-то в сторону, откуда вроде бы доносится, слышится только ему: «Залезть-то получится, а вот попользоваться...»

— Ладно, ты только гляди не рассказывай никому про это. Мне там... это... должок забрать надо...

Полез. Сначала на козырек подъезда. По толстым трубам до балкона. Вцепился руками в перила. Вот уже и горлышки бутылок торчат из карманов. Из одной отхлебнуть уж успел, сил нет терпеть.

В это время Настя вышла из дома и — Лешу за руку, мол, пошли домой. А он молча пальцем на балкон показывает.

Лезет Егор через перила, бутылки выронить боится. Кое-как перелез, на трубу встал. Тут-то скользнул ботинок по влажной трубе, в момент верхолаз вниз полетел, да еще и башкой в скамейку. Кровища, осколки бутылочные, еще минуту назад такой желанный, а теперь зазря пропадающий дух сивушный... Настя кинулась, а обмякший Егор не жилец уже...

Леша Насте негромко, вроде как и не ей:

— Он спрашивал, лезть ли ему... Получится ли водку своровать. Я решил:  пусть думает, что получится, может, и не свалится. Но это он так думал, а не я...

При всей запутанности объяснений брата Настя поняла главное: Леша в очередной раз угадал, предвидел... Словоохотливость Насти быстро разнесла эту новость по двору, а по всей округе она и сама расползлась.

История поначалу стала обрастать слухами, навроде того, что этот странный мальчишка чуть ли не колдун, может сглазить, порчу навести. Но так же быстро люди решили, что ворьё и беспробудная пьянь — сами еще та порча. И тому, что она со своих катушек слетает аж на тот свет, особо печалиться не надо. Потому про загадочного Лешу еще долго говорили хорошее, а про позорно почившего вскоре вовсе забыли.

Рисунок Вадима Жукова