Максим ХМЫЗОВ — волгоградец, автор книг стихов «Безъязыкие колокола» и «От бобра добра не ищут».
Известен как бард, участник многих конкурсов и фестивалей авторской песни. В последние годы профессионально занимается воплощением культурно-просветительских проектов, организацией литературных мероприятий, пропагандой исторического наследия нашего города и края.
Максим ХМЫЗОВ. «Улыбнись, любимая!»
Город мой…
Ну что нашёл я в сетке этажей,
Зачем я жадно шарю в них глазами?!
Чего ищу я в углах угрюмых зданий?
Зачем искать то, что нашли уже?
Мол, город этот — гарь и перегар,
Мол, город этот — камни да бетон,
Но этот город — мой, и дело в том,
Что я — волгарь.
И город мой — волгарь...
...Мой город — честно, мой! —
Миров и мифов.
Край полуказаков
И полускифов.
Как Волга вольный,
Как река прямой — город мой...
А я через дома, что спят в рядах,
По Мира пропылю вдоль тротуара,
И вырастет внезапно планетарий,
А там уже и Дом — рукой подать...
Откроют дверь, не спросят ни о чём...
Побуду чуть, чтоб снова убежать
В любови признаваться этажам,
Красующимся в зеркале речном.
Стащу с себя рубаху по пути,
От суеты сует разгорячённый,
И Волга примет,
Лишь вздохнёт о чем-то
И дальше присоветует идти.
Вы только не подумайте бог весть, —
На набережной деву обниму
И покажу ей неба синеву,
И звёзд прозрачных призрачную взвесь.
Язык мой костен.
Мне б сказать хоть часть,
Но не приукрашать, не притворяться.
Вы скажете, что после ленинградских
О Волгограде песни не звучат?!
В том случае — дорог сюда полно!
Побудьте лично у меня гостями,
Послушайте звучанье Волги сами.
Есть много городов хороших, но —
Он лучше, город мой!
И не для рифмы...
Край полуказаков
И полускифов, —
Люблю его за то,
Что вольный и прямой —
Город мой!
* * *
Ковыльные выси степи.
Кандальные стуки копыт.
Заросшие пастухи
В заброшенной этой степи.
И мой жеребец не устал
Носиться по синей ночи.
А кличут его Минотавр,
А утром он дико кричит!
Не думая ни о чём,
К ночному костру подскочу я,
И скажут мне:
— Здесь заночуйте.
— А где здесь?
Ответят:
— В ночном.
И после, поводья пустив,
Сойду, не стреножив коня.
И кто-то сухие листы
К костру подгребёт для меня.
И голоса не подаст.
И долго ещё помолчим.
И чиркнет, как спичка, звезда,
Сбегая из этой ночи.
И прутиком подтолкнут
К коленям картошки печёной.
И долгая повесть начнётся,
Начнётся с привычного «Ну...»
Расскажут про то, что ночь,
А утром уже домой.
Что днём ты не чуял ног,
А ночью уснуть не мог.
Что землю забыли все,
И та забывает людей.
Что больно ходить по росе:
Боишься стряхнуть, задеть…
Я им не отвечу, усну.
Я, может быть, рано встану
И, подозвав Минотавра,
Обратно с зарёю вернусь.
...Ковыльные выси степи,
Кандальные стуки копыт,
Заросшие пастухи
В заброшенной
этой степи…
Ночное
Было лето — такое же, как и всегда,
И земля задыхалась от летнего зноя,
Степь не пела травой, не шептала вода.
Лошадей уводили подростки в ночное.
Шли спокойно, уверенно, неторопливо —
Было лето такое же, как и всегда,
Только воздух казался родней и счастливей...
Что-то зрело — но что? — то ль гроза, то ль беда...
От печёной картошки чернели ладони.
От пахучего сена слипались глаза...
Вдруг над степью, такой беззащитной и сонной,
Темнота раскололась, настала гроза.
И ребята ещё не очнулись от сна,
И река от дневного тепла не остыла,
Но до боли стучал календарь у виска:
Это — двадцать второе июня. Четыре.
И вчерашних друзей раскидала война,
Зачеркнув адреса на конвертах событий...
Где то степь тосковала ночами одна,
Вся морщинами рваных траншей перерыта.
...Возвращался с войны возмужавший солдат
И прислушался вдруг к бормотанью речному —
Возле милой реки он увидел ребят,
Что, как прежде и он, уходили в ночное...
* * *
Вечер упал.
Зажигаю свечу.
В окна бессонница лезет открыто.
Гибкой, игривой, неслышимой рысью,
Чую, — подкрадываешься к плечу.
...Ткнулась холодной ладошкой в затылок:
— Милый, ведь я ревновать начала!
Пишешь и пишешь!
Испишешься, милый, —
Мне не достанется. Прочь от стола.
Точно ребёнка, подгонишь шлепком.
...Знаю — задержишься, перечитаешь.
Спросишь:
— И ты это всё сочиняешь?..
Сразу скажи — здесь о ком?
— Как о ком?..
Это о нас, как мы жили, любили,
Часто меняли дома, имена…
Кем только не были! — даже забыли.
Но что писалось, писалось о нас.
Мы это видели, может, с тобой.
Мы это слышали — где-нибудь, как-то...
Знаешь, бывает такое — накатит,
Вот и вплетается в строчки любовь.
...Губы обнимешь мне:
— Больше ни слова!
Будешь со мной, и смотри у меня!..
Пальцы твои не боятся огня:
Гасишь свечу,
Точно бабочку ловишь.
* * *
Снова дни короткие,
Снова ночи длинные,
Снова просьба робкая:
— Улыбнись, любимая!
Огненными птицами —
Листья по-над Волгою...
Дни сдают позиции,
Ночи снова долгие.
И неделя каждая —
Дольше поздней осенью.
И разлуку, кажется,
Плохо переносим мы.
Утром солнце — к вечеру
Сумрак в темень сводит всё...
Утра же — как вечности —
Долго ждать приходится.
Измененья вечные
Происходят медленно...
Но — будут воды вешние!
Будут трубы медные!
Будет ночь короткою,
Станут дольше дни мои,
Будет той же, робкою,
Просьба:
— Будь, любимая!..
Память
Забылись старые друзья.
Почти забылись.
Но те же мы.
Почти что мы.
И те же песни.
Лишь годы горечью разят,
как от рябины.
Мы сантиментов лишены.
Мы стали пресны.
Забылись старые дома,
в которых жили.
Стучишь туда, где раньше жил,
кричат: «Грабитель!»
Во двор, что мелок стал и мал,
набились джипы,
а игры в камешки, в ножи
совсем забыты...
Себя пытаемся найти
в воспоминаньях —
как на полуночном балу
лишь туфель пойман…
Но снова память в нас грустит,
идёт за нами.
И сколько б ни минуло лун,
нет-нет да вспомним —
о том, что старые друзья
не изменились.
Что те же мы.
Почти что те.
Ведь если честно,
то жить без этого нельзя:
все наши жизни
без прошлого —
как дом без стен,
душа без песни...
|