Ликует форвард на бегу!

Проведение в России главного мирового футбольного состязания позволило не только заметно повысить внимание болельщиков всех возрастов к популярнейшей игре. Этот интерес многогранен. Любители поэзии наверняка вспомнили, что футбол чтили и воспевали многие русские советские поэты, включая классиков, — от Саши Черного и Осипа Мандельштама до Николая Заболоцкого и Евгения Евтушенко. А, например, президент Русского ПЕН-клуба девяностых — двухтысячных годов поэт Александр Ткаченко в молодости несколько лет играл в высшей лиге за симферопольскую «Таврию». Ещё в середине тридцатых в юношеской команде Сталинградского тракторного завода пробовали силы старшеклассники Николай Отрада и Михаил Луконин. Теперь их именами названы улицы Волгограда. Итак, слово членам поэтической футбольной «сборной».  

Владимир МАВРОДИЕВ

 

Я. Титов. (1906—2000). Футбол. Атака.

 

Николай Отрада

Футбол

И ты войдёшь. И голос твой потонет
В толпе людей, кричащих вразнобой.
Ты сядешь. И как будто на ладони
Большое поле ляжет пред тобой.

И то мгновенье, верь, неуловимо,
Когда замрёт восторженный народ, —
Удар в ворота! Мяч стрелой и... мимо.
Мяч пролетит стрелой мимо ворот.

И, на трибунах крик души исторгнув,
Вновь ход игры необычайно строг...
Я сам не раз бывал в таком восторге,
Что у соседа пропадал восторг.

Но на футбол меня влекло другое,
Иные чувства были у меня:
Футбол не миг, не зрелище благое,
Футбол другое мне напоминал.

Он был похож на то, как ходят тени
По стенам изб вечерней тишиной.
На скрытное движение растений,
Сцепление дерев, переплетенье

Ветвей и листьев с беглою луной.
Я находил в нём маленькое сходство
С тем в жизни человеческой, когда
Идёт борьба прекрасного с уродством
И мыслящего здраво с сумасбродством.

Борьба меня волнует, как всегда.
Она живёт настойчиво и грубо
В полёте птиц, в журчании ручья,
Определённа, как игра на кубок,
Где никогда не может быть ничья.

 

Михаил Луконин

На стадионе

А ты не бойся — вот они, ворота,
ты бей, не опасайся тесноты.
Ты это сделать должен, а не кто-то,
вот именно, не кто-нибудь, а ты!

Спорт — это жизнь. И в жизни, и в футболе
не спихивай ответственность в бою,
готовым будь и к радости, и к боли
и помни честь бойцовскую свою.

Я знаю, промах свистом отдаётся,
потом пойдут молчания круги…
Я это знаю. Так оно ведётся.
А ты — к мячу стремительней беги!

Штурмуй опять, ворота беспокоя,
бей с лета, с хода, с поворота вдруг.
Тебе еще откроется такое —
почувствуешь, увидишь всё вокруг.

Но и тогда, особенно тогда-то,
когда поймут, восторженно вопя,
не стань красой зелёного квадрата,
на пенсии у самого себя.

Опять иди, участвуй в общем счёте,
сумей себя от страха расковать.
У свистунов пусть лопаются щёки,
а ты не бойся снова рисковать.

Я за тобой слежу. В разгаре лета
гул стадиона тает в вышине.
Не принимай как назиданье это.
Ты мне сейчас напомнил обо мне.

 

Николай Заболоцкий

 * * *

Ликует форвард на бегу.
Теперь ему какое дело!
Недаром согнуто в дугу
Его стремительное тело.

Как плащ, летит его душа,
Ключица стукается звонко
О перехват его плаща.
Танцует в ухе перепонка,

Танцует в горле виноград,
И шар перелетает ряд.
Его хватают наугад,
Его отравою поят,
Но башмаков железный яд
Ему страшнее во сто крат.

Назад! Свалились в кучу беки,
Опухшие от сквозняка,
Но к ним через моря и реки,
Просторы, площади, снега,

Расправив пышные доспехи
И накренясь в меридиан,
Несётся шар.
В душе у форварда пожар,
Гремят, как сталь, его колена,
Но уж из горла бьёт фонтан,
Он падает, кричит: «Измена!»

А шар вертится между стен,
Дымится, пучится, хохочет,
Глазок сожмёт: «Спокойной ночи!»
Глазок откроет: «Добрый день!»
И форварда замучить хочет.

Четыре гола пали в ряд,
Над ними трубы не гремят,
Их сосчитал и тряпкой вытер
Меланхолический голкипер.

И крикнул ночь. Приходит ночь.
Бренча алмазною заслонкой,
Она вставляет чёрный ключ
В атмосферическую лунку.

Открылся госпиталь. Увы,
Здесь форвард спит без головы.
Над ним два медные копья
Упрямый шар верёвкой вяжут,
С плиты загробная вода
Стекает в ямки вырезные,
И сохнет в горле виноград.
Спи, форвард, задом наперёд!

Спи, бедный форвард! Над землёю
Заря упала, глубока,
Танцуют девочки с зарёю
У голубого ручейка.
Всё так же вянут на покое
В лиловом домике обои,
Стареет мама с каждым днём…
Спи, бедный форвард! Мы живём.

 

Роберт Рождественский

Льву Яшину

«Года летят» — банальнейшая фраза,
И всё же это факт: года летят…
Осатанело и тысячеглазо
все стадионы за тобой следят…

А помнишь, как застыл судья картинно.
Чужое солнце вздрогнуло во мгле.
И грозно снизошла улыбка тигра
на лик великолепного Пеле.

Был миг, как потревоженная мина.
И захлебнулся чей-то баритон!
И был разбег! И половина мира
в беспамятстве искала валидол!

И… знаменитейший удар с нажимом!
И мяч мелькнул свинцовым колобком!..
А ты достал его. В непостижимом!
В невероятном! В чёрт возьми каком!!!

Хвалебные слова всегда банальны.
Я славлю ощущение броска!
Года летят, и каждый как пенальти,
который ты возьмёшь наверняка!

 

 

Евгений Евтушенко

Прорыв Боброва

Вихрастый, с носом чуть картошкой, —
ему в деревне бы с гармошкой,
а он — в футбол, а он — в хоккей.
Когда с обманным поворотом
он шёл к динамовским воротам,
аж перекусывал с проглотом
свою «казбечину» Михей.

 Кто — гений дриблинга, кто — финта,
а он вонзался, словно финка,
насквозь защиту пропоров.
И он останется счастливо
разбойным гением прорыва,
бессмертный Всеволод Бобров!

Насквозь — вот был закон Боброва.
Пыхтели тренеры багрово,
но был Бобёр необъясним.
А с тем, кто бьет всегда опасно,
быть рядом должен гений паса, —
так был Федотов рядом с ним.

Он знал одно, вихрастый Севка,
что без мяча прокиснет сетка.
Не опускаясь до возни,
в безномерной футболке вольной
играл в футбол не протокольный —
в футбол воистину футбольный,
где забивают, чёрт возьми!

В его ударах с ходу, с лёта
от русской песни было что-то.
Защита, мокрая от пота,
вцеплялась в майку и трусы,
но уходил он от любого,
Шаляпин русского футбола,
Гагарин шайбы на Руси!

И трепетал голкипер «Челси».
Ронял искусственную челюсть
надменный лорд с тоской в лице.
Опять ломали и хватали,
но со штырей на льду слетали,
трясясь, ворота ЛТЦ.

Держали зло, держали цепко.
Таланта высшая оценка,
когда рубают по ногам,
но и для гения не сладок
почёт подножек и накладок,
цветы с пинками пополам.

И кто-то с радостью тупою
уже вопил: «Боброва с поля!»
Попробуй сам не изменись,
когда заботятся так добро,
что обработаны все рёбра
и вновь то связки, то мениск.

Грубят — бездарность, трусость, зависть,
а гений всё же ускользает,
идя вперёд на штурм ворот.
Что ж, грубиян сыграл и канет,
а гений и тогда играет,
когда играть перестаёт.

И снова вверх взлетают шапки,
следя полёт мяча и шайбы,
как бы полёт иных миров.
И вечно — русский, самородный,
на поле памяти народной
играет Всеволод Бобров!

 

Категория: № 2_2018 | Добавил: otchiykray (10.08.2018) | Автор: Владимир Мавродиев
Просмотров: 490 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
avatar